Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

«Хорошо бы на самом деле оказаться уже у какого-нибудь жилья!» – Пока еще дорога, бегущая по плоскогорью, слегка припорошенная, была хорошо видна, но если снегу вздумается повалить в полную силу, они могут и в самом деле сбиться с пути.

Он повернулся и постучал в окошко кареты:

– Эй, дамочка, вам остановочка не требуется еще? Ножки там размять или еще чего?

Девушка ничего не ответила. Миллек обозлился больше обычного.

«Да чтоб они передохли в своей тишине!» – Он щелкнул кнутом, заставляя уставших лошадей прибавить шаг.

Постоялый двор Крайта назывался «Чистое поле».

Судя по тому, что свое детище подобным образом окрестил сам Крайт, упрекнуть его в отсутствии образного мышления было нельзя. Навряд ли кому-то еще могло прийти в голову назвать полем перекресток нескольких дорог. Одни бежали в горы, тем или иным путем ведущие через многочисленные горные села Предгорья в Харад, другие уходили на плоскогорье в Княжград, третьи лентами вьются по Потлову. Но все их многообразие брало свой исток здесь.

«Чистое поле», по своей сути, значение носило прямое – рядом с таверной не было ровным счетом ничего обжитого человеком. Посмотри вперед – и любуйся протыкающими небеса пиками гор, посмотри назад – степь с перелесками. Природа в своей первозданности и больше ничего.

Несмотря на это, место глухим не было. Сдаваемые комнаты редко пустовали, а уставшие люди бывало спали прямо в своих каретах, загнав их за добротный частокол и разместив во дворе «Чистого поля».

И лошадям, и людям, какие бы ни брались в расчет крайние обстоятельства, бывает нужен полноценный отдых. Подремывание в седле на измотанной скотине может закончиться в горах очень нехорошо. Путешественники это понимали, а Крайт понимал это лучше всех.

Однако никакая загруженность заведения не могла заставить его разжиться достаточным количеством работников.

Первая и единственная прислуга в доме появилась только после смерти Крайтовой жены. Готовить-то вдовец не умел в принципе.

Скаредность настолько глубоко поразила его сущность, что это распространилось и на кухню. Все ингредиенты, которые требовалось положить в блюдо, он старался по максимуму экономить. А уж выкинуть то, что испортилось, – вообще было выше его сил, он и это старался пустить в дело.

В результате на вкус получалась редкостная гадость, которую есть никто не соглашался. Заведение стало нести убытки, вот из-за этого шесть лет назад в услужение к Крайтам и попала сирота по имени Гильда.

Гильда на самом деле была совсем одна на свете. Она очень плохо помнила своих родителей. Никто не знал, откуда она родом и когда точно ее семья появилась в Предгорье. После смерти родителей одни сердобольные люди заботились о ней, и тогда она имела кров и еду, другие – гнали прочь. Она понимала и тех и других и старалась не злоупотреблять добротой первых и не злить вторых. И уж совсем не обозлилась сама, продолжая радоваться каждому новому дню и его дарам.

Кто-то посоветовал ей попроситься на работу на постоялый двор, который находился на самой границе Предгорья. Место было далекое, и никто особо туда работать не рвался.

Поначалу договаривались, что она проведет в таверне только зиму. Хозяева присмотрятся к ней, а она – к ним. Вроде присмотрелись; они не понравились ей, она не вызывала восторга у них, но обе стороны нашли в себе силы продлить договор.

Самого Крайта нетребовательная и работящая простушка устраивала, и гнать ее он не собирался. А у девушки судьба сложилась так, что уйти ей было некуда, а учитывая, сколько ей платил Крайт, и организовать свой переезд не на что.

На вопросы о количестве получаемых на руки денег Крайт нудным голосом начинал перечислять Гильде, во сколько она ему обходится. И по всему выходило, что сама по себе оплата ее труда более чем достойная, но вот расходы…

Как ни крути, а Гильде приходилось каждый день есть – и не по одному разу, и где-то спать, и за все это Крайт, по той же стоимости, что и для постояльцев, вычитал из ее жалованья деньги. Кроме того, весь гардероб покойной жены Крайта перешел в безраздельное распоряжение служанки, и за него он тоже не гнушался забирать что-то вроде арендной платы, когда больше расходы Гильды было объяснить нечем.

Ее рабочий день начинался с рассветом, а заканчивался за полночь. К слову сказать, Крайт с сыновьями тоже не барствовали, стояли плечом к плечу и вкалывали как проклятые. Но дело в том, что они-то работали на себя и их дом крепчал, разрасталось хозяйство, закапывались в саду чугунки с золотом, а Гильда…

Гильда радовалась, если могла купить новое платье раз в год у заезжего купца. Да и то, если это было одно из тех платьев, что купец не смог продать, несмотря на все приложенные усилия.

Но она была сыта, обута, одета, была крыша над головой – что еще можно желать? Крайт каждый день разъяснял ей это. Он говорил, что Гильда должна Богу молиться за то, что ее жизнь так удачно повернулась и привела ее в «Чистое поле».

«Ты вообще-то представляешь, как остальные люди сейчас живут? Ты тут как сыр в масле катаешься – что хочешь ешь, что хочешь пьешь. В городе не устроишься так – кому ты нужна? Там все теплые места позанимали уже давно. Думаешь, тебя кто-то ждет? А предгорные девки из коровников не вылезают да с поросятами спят. Мы-то тебе тут вилы для навоза в ручки царственные брать не позволяем!» – И Крайт, окидывая взглядом ежедневно убираемые Гильдой за постояльцами покои, садился за чисто выскобленный Гильдой стол, ел приготовленную Гильдой еду и продолжал рассуждать об ее, Гильдином, небывалом счастье.

И никогда он не обмолвился о том, что и самому ему благодаря ее присутствию живется очень даже неплохо. И честно говоря, не то что неплохо, а очень хорошо.

Про себя-то Крайт уже не раз прикидывал, насколько выгодно ему присутствие Гильды. На первом месте опять же стоял денежный интерес – на содержание покойной жены тратить приходилось на порядок больше. Вдобавок девушка обладала веселым и легким нравом и не раз разряжала обстановку, когда постояльцам приходило в голову повздорить между собой. Пара метких шуточек, открытая улыбка Гильды – и каждая ссора, грозящая перерасти в рукоприкладство и битье посуды, заканчивалась бурным примирением сторон с последующим братанием и выпиванием в честь этого немалого количества бражки. И денежки снова капали в карман папаше Крайту.

Единственное, чем была обделена сиротка, так это в достаточной степени мозгами, чтобы проанализировать все это и понять, что предложенная ей жизнь всего лишь облагороженная форма рабства. Гильду не били плетьми, не бросали в холодный подвал в кандалах, зверского вида собаки не бегали по периметру частокола, чтобы отгрызть ей ноги при попытке к бегству. Но суть от этого не менялась. Она проживала жизнь под гнетом чужой воли, не имея ничего своего. Даже мысли в голове были и те чужие. Ведь она была хорошим рабом. Хороший раб не ставит под сомнения те слова, которые говорит хозяин. Он просто не способен на подобное святотатство.