Книга Тополиный пух - Фридрих Незнанский

— Вы знаете лучший способ? — хмыкнув, спросил он.

Она тут же кивнула, полезла в кармашек своего ослепительного фартучка и вынула длинный стручок перца. Потом взяла в руки бутылку виски, внимательно прочитала надпись на этикетке, неопределенно пожала плечами, не убирая с лица неприязненного выражения, и сказала, что она не совсем представляет вкус этого пойла — именно так и смог перевести Турецкий! — может быть, оно и полезно, но в нем надо обязательно подержать предварительно этот перец, тогда все будет как надо. И она положила стручок на стол.

— И этого достаточно? — удивился Турецкий.

— Нет, — ответила она и достала уже из другого кармашка пакетик с презервативом. Достаточно было взглянуть на рисунок, чтобы понять, что это такое. Она игриво повертела им перед носом Турецкого и добавила: — Когда вместе, это лучшее лекарство от любых болезней.

— Значит, вы занимаетесь… лечением? — нашел нужное слово Турецкий.

Она, конечно, поняла то, что он хотел сказать, но ловко обошел, и с улыбкой отрицательно покачала головой, снова игриво и загадочно вскинув на него жгучие глаза.

— Нет, я продаю лекарства. Ну, и помогаю больному правильно ими пользоваться, не больше.

— И сколько стоит ваше лекарство? — спросил Турецкий, увлеченный этой игрой.

— Пятьдесят долларов… сто долларов… — спокойно ответила она. — В зависимости от времени лечения.

— И вы могли бы мне помочь? — напрямую спросил он.

— С удовольствием. Когда, сегодня?

— Может быть, лучше завтра? — спросил Александр, чувствуя, как на него уже наваливается огнедышащее тело.

— Болезнь не должна быть запущенной! — неожиданно важным тоном заявила она и повернулась на одной ноге, предъявив ему все богатство средств, которыми она располагала. — Вечером, — сказала, уже удаляясь и повиливая ягодицами, которые у нее, Турецкий мог бы поклясться, жили сами по себе, отдельно от остального тела.

«Ну, вечером так вечером», — безнадежно сказал он себе, не чувствуя ни малейшего желания встречаться с пылкой и жаркой женщиной. Он и болтал-то с ней так, скорее, по привычке, чем от желания сжать в объятиях. Какие уж теперь объятия!

К тому же и голод давал о себе знать. И Турецкий слопал, жадно схрустел показавшуюся ему очень вкусной пиццу, начиненную чем-то напоминающим грибы, и запил сытную пищу остатками виски, в котором долго размешивал перечным стручком, отчего пойло — вот уж действительно точное слово! — показалось ему огненным. Но остатки пиццы уже с минералкой успокоили жжение во рту и немного прояснили мозги.

И Турецкий снова улегся на ложе, закинув руки за голову и прикидывая, какие действия он еще мог предпринять.

Потом он позвонил Стиву и сказал, что весь день лечился своими, доморощенными методами. Стив смеялся, предлагая помощь, может, подвезти лекарства, но Александр отказался и сообщил, в свою очередь, известия из Москвы. Вот тут Мэрфи задумался и предложил встретиться завтра, чтобы обсудить возможные варианты, а он тем временем постарается что-нибудь прояснить по своим каналам. В чем суть, Турецкий интересоваться не стал, зная, что у каждой службы свои методы расследования.

Незаметно подошел вечер. Александр Борисович, с нетерпением ожидавший начала курса лечения, решил все-таки побриться, так он чувствовал бы себя увереннее.

В начале двенадцатого ночи, когда он уже решил, что их дневная беседа была обычной шуткой, в дверь постучали. Она пришла. И аккуратно выложила на стол пачку презервативов. Показала пальцами — один, два? Он махнул рукой. Она оставила на столе два изделия, а остальные сложила и спрятала в кармашек фартука…

Бредовые видения накануне ночью теперь казались Александру незамысловатым и робким рассказом новичка, впервые посетившего публичный дом и поделившегося своими впечатлениями с наивными приятелями.

Сначала он почувствовал себя бессильной жертвой огнедышащего дракона, который обвивал его и сдавливал мощными своими кольцами… Затем он, возомнивший было, что чудо-женщина должна обязательно благоухать пряной экзотикой, которая ему никогда и не снилась, вдруг ощутил себя плавающим в таком густом чесночном вареве, что казалось, весь мир отныне и присно будет существовать лишь в образе бесчисленных чесночных головок. Этот запах не убивал, он распластывал его, начинял со всех сторон и поджаривал на неистовом огне сковороды, словно цыпленка табака…

Неожиданных образов и сравнений у Александра возникло много — и по ходу дела, и в коротких паузах, когда оливковое чудо учило его, как надо пить принесенную с собою текилу, и затем, когда снова окунало его с головой в жаркое чесночное горнило…

Уходя и забирая честно заработанные сто долларов, девушка по имени Габриэлла, но можно и просто — Габи, уверенно заявила Александру, что завтра он будет абсолютно здоров, а вообще, по ее глубокому убеждению, такой кавалер, как он, на земле не валяется.

Турецкий не был уверен, что правильно перевел сказанное ею, но что-то очень близкое по смыслу. А уж в том, что она была очень им довольна, как и собой, разумеется, а также в том, что и он постарался изо всех сил и, кажется, действительно обрел второе дыхание, Александр Борисович был убежден.

Кстати, и дышалось легко. Появилось ощущение, что его насморк был окончательно побежден, побывав в остром чесночном соусе…

Глава десятая КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ

1

А ночью прошел дождь.

Это был даже и не дождь, а то, что в России называют «ливнем, как из ведра». В небе грохотало — шла близкая гроза, но вспышек молний Турецкий не видел — и тоже по двум причинам. Во-первых, он сам в разгар грозы попал, как уже сказано, в переделку, легкомысленно нарвавшись на куда более серьезного противника, чем ожидал. А во-вторых, в погребной тесноте бостонской улицы того величественного передвижения воздушных и водяных масс, которое происходило далеко вверху, гораздо выше самых высоких небоскребов, конечно же, не было видно.

Но так или иначе, а ясным утром, когда Александр Борисович вышел из гостиницы, чувствуя себя подтянутым и способным к действиям, будто в лучшие дни юности, никакими тополиными бурями больше не пахло. То ли всю эту гадость смыла стихия, то ли городские власти Бостона взялись за ум и за одну ночь обкорнали нарушителей человеческого спокойствия, но мысли у Турецкого были четкими, глаза смотрели прямо и открыто, а из носа не капало.

Простояв не менее часа в душе, Александр «отстирал» себя от въедливой чесночной вони, но все, к чему он весь день потом ни прикасался, почему-то тем не менее слегка попахивало чесноком.

В кофейне, рядом с пиццерией, он выпил чашку кофе по-турецки, без преувеличения, затем впервые за два дня затянулся любимым своим когда-то «честерфилдом» и неторопливо отправился на Брайтон-авеню, куда собирался подъехать и Стив Мэрфи. У него появились за ночь, как он сказал, некоторые соображения.