Книга Женщина-VAMP - Евгения Микулина

Он выходит. Пока его нет, я задумываюсь о высокой иронии этой идеи – вампир держит клинику пластической хирургии. Потворствует безнадежному стремлению смертных к вечной юности и идеальной красоте – такой, как у вампиров, – и наживается на этом стремлении. Интересно, сколько в этой элитной клинике стоит самая радикальная из известных человечеству «инъекция молодости» – укус вампира, обращение? Средство будет поэффективнее каких-то там стволовых клеток. Но можно ли это вообще купить – есть ли оно в прейскуранте как последняя, самая шикарная опция для верных, испытанных клиентов? Забавно, впрочем, что сам доктор Шмидт не так чтобы очень молод и какой-то выдающейся красотой не блещет, хотя «семейная» харизма ему, конечно, присуща. Интересно, кстати, сколько ему-то лет – этому аккуратному седому мужчине? Триста? Тысяча? И как он стал вампиром: в каких обстоятельствах обратили такого человека – явно немолодого, ничем не выделяющегося из толпы? Я, наверное, никогда этого не узнаю, да мне и необязательно. Но эти бессмысленные вопросы – лучше, чем ходящие по кругу размышления на тему «что там произошло». Какой толк беседовать с самим собой, если я, бог даст, скоро все узнаю?

Когда Марина появляется в дверях, у меня перехватывает дыхание, и я понимаю, что имел в виду врач насчет того, что двигаться придется аккуратнее. Глубокий вдох отдается болью во всем теле. Но я ничего не могу с собой поделать: мне кажется, что я не видел ее целую вечность и Марина за это время стала еще красивее. Но… какой-то чуточку другой. Кажется, она бледнее прежнего. И словно осунулась: глаза просто огромные, и темные, и отливают красным – из-за ее «лечения»? И дело не только в этом. Все черты ее совершенного, бессмертно-юного лица как будто смягчились. Она сейчас похожа на себя спящую – мне снова легко представить, каким она была человеком.

Она смотрит на меня с секунду, закусив губу, а потом, одним стремительным движением, оказывается рядом: стоит на коленях перед кроватью, положив обе руки мне на грудь. Прикосновение ее столь невесомо и нежно, что доставляет мне меньше неудобств, чем мое собственное дыхание. Ее ладони, как всегда, прохладны. И от одного их касания мне становится легче. Или просто дело в том, что она снова со мной?

Марина опускает голову и упирается лбом в тыльную сторону моей лежащей на простыне ладони.

– Господи, Влад, я думала, что умираю.

Я немедленно дергаюсь и раскаиваюсь в этом. Больно! Всякое резкое движение причиняет нешуточную боль. Но что поделать, если я перепугался? Не могу же я лежать как истукан, когда она говорит такие вещи?

– Из-за солнца?

Она поднимает на меня глаза – бездонные, бесконечно грустные.

– От страха за тебя, дурачок. – Она качает головой, как всегда делает, столкнувшись с какой-нибудь нелепостью моего человеческого поведения. – Зачем ты полез в драку? Чего хотел добиться? Неужели не сообразил, что мне выстрел не причинит никакого вреда?

Я поднимаю бровь:

– Пуля была серебряная.

Она вздыхает:

– Ну и что? Я же говорила тебе – серебро раздражает нас, но не убивает. Рана от серебряной пули просто заживает чуть медленнее. А тебя может убить ЛЮБАЯ пуля.

– Ты мне много чего говорила. Но еще больше скрывала.

В моем тоне слышится неожиданная даже для меня самого горечь. Марина замечает это и печально прикрывает глаза:

– Ты прав. Я всегда стремилась тебя защитить. Но привело это только к тому, что ты подверг себя ненужной опасности. Потому что не доверял мне. Я думала, ты поймешь – я просто выгадываю время, решая, как лучше их обезвредить… Придется ли мне кого-то из них убить. Но ты не доверял мне – не понимал меня. И я сама в этом виновата.

Я яростно мотаю головой, немедленно жалею об этом, но стараюсь ничем не выдать очередной вспышки боли. Я не хочу ее лишний раз расстраивать.

– Марина, ты никак не можешь быть виновата в том, что я кретин, который зачем-то бросился ловить пулю. Дело не в доверии… Умом я знаю, что ты гораздо сильнее меня. Но я ничего не могу с собой поделать. Ты – моя любимая женщина. Я хочу о тебе заботиться. Защищать тебя. И я не могу спокойно стоять и смотреть, как тебе причиняют боль: я бросаюсь на помощь, даже если она тебе не нужна. Это рефлекторная реакция. Мужской инстинкт, если хочешь. – Я улыбаюсь – кисло, но уж как получается. – Из этой ситуации есть только один выход, на будущее. Тебе придется больше не попадать в неприятности. Иначе я за себя не отвечаю!.. Могу и под танк полезть.

Она отвечает мне улыбкой – тоже довольно неуверенной. Она тихонько гладит мою грудь, и замирает, положив правую ладонь на мое сердце, и шепчет едва слышно:

– Не надо так говорить. Если оно еще раз замолчит, я… Ты не представляешь, что это такое – не слышать твоего сердца. Я не хочу пережить это еще раз. Я не смогу пережить это еще раз. Ты не представляешь. Там такое творилось… Было столько крови и боли. А я ни о чем не могла думать. Только о том, что не слышу тебя.

Ого – у меня, оказывается, была остановка сердца. Ничего себе. Хорошо я пулю-то поймал – удачно… Внезапно мне становится как-то не по себе. Страшно? До того мне было больно, и в глазах рябило, но я, при всей слабости и травмах, как-то не осознавал, насколько близок на самом деле оказался к… ну, к смерти. Смешно бояться сейчас, когда все уже позади, но я только теперь думаю о своих родителях, о том, что бы они почувствовали, если бы я… А Марина? Что она имеет в виду, когда говорит «не смогу пережить»? Черт, я в самом деле совершил большую глупость. Но я не могу представить, как мне нужно было вести себя, чтобы эту глупость не совершать.

На самом деле я знаю ответ – мне не следовало быть в то время, в том месте. Это был бы самый верный рецепт здорового образа жизни. Но это значило бы – не быть с Мариной. Не нужен мне такой рецепт здорового образа жизни. Мне нужен какой-то способ примирить свою человеческую уязвимость – и свою потребность всегда находиться рядом с бессмертной возлюбленной. Но это тема не новая – я, собственно, только об этом и размышляю все последние месяцы. И сейчас вряд ли придумаю что-то дельное.

Чтобы отвлечься самому и отвлечь Марину от тяжелых мыслей, я пользуюсь преимуществами своей слабой человеческой природы – проявляю любопытство. Тем более, что оно меня и правда гложет не по-детски.

– А что там, собственно, происходило? Как ты с ними разобралась? Доктор Шмидт сказал, что сюда меня привез Серхио. Ты ему позвонила, когда все кончилось? – Марина смотрит на меня с некоторым сомнением. Похоже, ей не очень-то хочется рассказывать мне, что случилось в том солнечном дворе после моего торжественного ухода в несознанку. Я вспоминаю свои наркотические кошмары, и меня невольно передергивает… Я понимаю, что там творилось что-то страшное. И я не допущу, чтобы она хранила это в себе. – Слушай, Марина. Я хорошо тебя знаю, и я вижу по глазам, что ты опять собираешься выдать мне отредактированную версию событий. Хватит. – Я смотрю на нее пристально и скрепя сердце выдаю удар ниже пояса: – Если ты в самом деле чувствуешь себя виноватой в том, что случилось, и думаешь, что я вел себя как дурак, из-за того что не доверял тебе… Ну так есть способ это исправить. Просто расскажи мне все как было. Без купюр. И больше ничего, никогда от меня не скрывай.