Книга Зимняя корона - Элизабет Чедвик (Англия)

Снова в пояснице заболело, на этот раз сильнее. Алиенора оглянулась на звук голоса дочери. Матильда вслух читала что-то по-немецки Жоффруа и Норе. Еще очень многие слова заставляли ее запинаться, но занималась она так прилежно, что всего за один год невероятно продвинулась в изучении языка. Если дело так пойдет и дальше, то по прибытии в Германию она уже сможет поддержать несложную беседу. Жоффруа, с его-то любовью к учебе, тоже не отстанет от сестры! Будущий муж Матильды прислал ей письмо, где писал, что безмерно счастлив быть с ней помолвленным, и просил не бросать уроки немецкого, чтобы они смогли говорить друг с другом, как подобает мужу и жене. Он также прислал ей на Рождество подарок: шелковую сумочку с фигурками разных животных, вырезанных из слоновой кости, и инкрустированную доску для игры в шашки, которая привела Матильду в восторг. Еще он преподнес ей пояс из жемчуга и золотой проволоки. Носить пояс девочке не разрешали, потому что его собирались включить в ее приданое, однако она то и дело открывала эмалевый ларец, чтобы полюбоваться необычной вещицей.

И опять нахлынула острая опоясывающая боль. Живот Алиеноры напрягся, стал тугим, как новый барабан. Она кликнула Марчизу и велела звать повитух.

* * *

В шемизе, задранной до груди, с растрепанными волосами, Алиенора провела на стуле для родов уже много часов. Даже потеряла счет времени. Боль была невыносимой, ей казалось, что малыш, стремящийся покинуть утробу, разрывает ее плоть. Она думала, что умирает. За окном сгущались зимние сумерки, а ребенок так и не показался. Раздраженная и изнуренная, Алиенора стремительно теряла силы, и повитухи стали озабоченно переглядываться. Приходили такие моменты, когда она хотела сдаться. Хотела просто закрыть глаза, и пусть все закончится. Это желание было настойчивым, но еще настойчивее стучалось в ее угасающий мозг чувство долга перед другими детьми. Они еще нуждаются в ее совете и опеке. Она еще должна бороться за их права. Если умереть сейчас, то Генрих победит, и в ее гибели тоже будет виноват он – это муж посадил внутри ее это семя. Возможно, Генрих сейчас только и мечтает о том, что она умрет при родах. И тогда он сможет взять в жены любящую безропотную женщину. Вероятно, эту маленькую монашку из Годстоу.

Очередные схватки скрутили ее внутренности.

– Тужьтесь, госпожа, вы должны тужиться! – Старшая повитуха сжала ее руки.

Алиенора крепко зажмурилась и из последних сил напряглась.

– Я не… позволю ему… убить меня! Он не… победит!

И наконец между ее бедер показалась макушка младенческой головки. Алиенора выдохнула и откинулась, обессиленная.

– Еще разок, – подбадривала ее повитуха, – еще разок, но поосторожнее, чтобы ничего не порвать, госпожа. Призовите на помощь святую Маргариту, уж она обязательно подсобит вам. Головка вышла неправильно, но теперь повернулась. Давайте, осталось совсем чуть-чуть.

Святую Маргариту Алиенора призывала весь день, да толку не было. На святых она перестала надеяться.

– Будь ты проклят, Генрих! – просипела она, когда вышла головка целиком, а потом и весь ребенок. – Будь ты проклят отныне и во веки веков!

– Мальчик, – сказала повитуха, поймав младенца в теплое полотенце, и комната наполнилась писклявым криком. – Чудесный мальчик. Госпожа, у вас еще один сын.

Алиеноре было уже все равно, главное, что ребенок наконец-то покинул ее тело. Она закрыла глаза и схватилась за стул. Послед вышел быстро, но сразу же началось кровотечение. Красный ручей забрызгал солому под родильным стулом.

– Святая Маргарита! – Повитуха сунула ребенка другой женщине и занялась Алиенорой. Ее помощницы притихли и торопливо исполняли ее резкие команды.

Пока они пытались остановить кровь в ее чреве, Алиенора перенеслась куда-то в другое место. Значит, Генрих все-таки восторжествует. Она представила, как ему в Пуатье приносят весть о ее смерти при родах. Будет ли он скорбеть о ней хоть чуть-чуть? И если будет, кто догадается об этом? Генрих ведь всегда прячет свое горе от всего света.

– Госпожа, выпейте вот это.

Повитуха приподняла голову Алиеноры и заставила глотнуть горькой жидкости. Она отпила и поперхнулась, откашлялась и отпила снова. На мгновение реальность вернулась, и Алиенору затопила дикая боль.

У повитухи одна рука была окровавлена почти до запястья – та, которая погружалась внутрь Алиеноры и сжимала матку.

– Слава Богу и святой Маргарите, кровотечение остановилось. – Голос у нее дрожал. – Но мы должны наблюдать за вами, вдруг снова что-то случится. Всегда бывают сложности, если женщина много рожала.

– Слишком много, – хрипло отозвалась Алиенора.

Надвигалась ночь, и хотя служанки зажгли лампы и растопили очаг, комнату придавила темнота. Самая младшая из повитух поднесла Алиеноре малыша, мокрого после первого в жизни купания и еще не запеленутого. Он был миниатюрным, подобно Норе, и таким же худеньким. Родовые волосы у него были темные, без единого намека на медный блеск, который у Ричарда она заметила сразу же. Однако крик его был громким и требовательным, а за жизнь малыш цеплялся настойчивее, чем она сама. Зачатый в праздник Воскресения Христова и появившийся на свет в рождественское время, он, несомненно, нес на себе благословение Божье. Но Алиенора не могла ни радоваться, ни благоговеть.

– Я им довольна, – произнесла она, соблюдая ритуал.

Малыш замахал крошечными кулачками, и она узнала в быстрых движениях те толчки, что ощущала в утробе последние месяцы. Теперь у него достаточно места, чтобы развернуться в полную силу.

– Кем он будет наречен, госпожа?

Алиенора не могла думать. Ее мозг превратился в вязкую кашу. Для завтрашнего крещения имя нужно знать уже сегодня, но для нее любое усилие стало почти невозможным.

– Иоанн, – сказала она. – Назовите его в честь святого, в чей день он родился.

Сказав эти несколько слов, Алиенора окончательно выдохлась. Веки стали такими тяжелыми, будто к ним привесили груз, и она закрыла глаза.

Но ей не давали поспать дольше часа подряд. Повитуха то и дело проверяла и меняла ветошь между бедер Алиеноры, заставляла ее пить растительный отвар. Новорожденный ребенок не переставал плакать. Потом появилась кормилица, молодая пышная женщина по имени Агата – курносая, с толстыми косами цвета соломы и тяжелой от молока грудью. Она приложила малыша ротиком к соску, и тот тут же приклеился к нему губами.

– Ага, он уже разбирается, что к чему, – услышала она, как хихикает повитуха помоложе. – Вот уж будет за дамами увиваться!

Другие женщины шикнули на нее и многозначительно указали взглядами на Алиенору. Она притворилась, будто не слышала, и обратила взор на закрытые ставни, на которых изображалась сцена в саду с танцорами и музыкантами. Потом задремала, и ей приснилось, что она тоже в этом саду. Она вдыхала аромат роз и бодрящий смоляной запах разогретых на солнце сосновых иголок. Там было еще высокое здание, похожее на монастырь, с узкими арками. Алиенора держала в руке пару спелых вишен на тонких зеленых черенках и, когда надкусила одну из них и пронзила зубами блестящую, почти черную кожицу, ощутила во рту густую сладость. Рукава ее зеленого шелкового платья раздувал теплый ветерок.