Книга Солдаты эры Водолея - Дмитрий Агалаков

…Он закричал — заревел так, что у самого едва не лопнули барабанные перепонки. Он ревел в чьих-то руках — маленький розовый комочек, похожий на созревающий помидор. «Сынок у вас, госпожа, сынок! — сказал тот, кто держал его на руках. — Ваш Александр! — Это была чужая, но такая понятная речь! — Господь услышал ваши молитвы! Вот обрадуется наш хозяин Феофан Палеолог! Наследник у него, первенец!». «Дайте же, дайте мне его! Мою детку…» — услышал он другой голос, от которого сердце его больно и сладко сжалось. Но как ни хотелось ему отпускать этот голос, близкий и родной, он вырвался, оставляя ревущее дитя, и полетел дальше — через звездную пропасть…

10

— Узнаёшь ли ты меня, Септим? — спросил он, ухватив за плечо подвыпившего полного человека в богатой тоге, с напудренным и нарумяненным лицом, в пышном лавровом венке на лысеющей голове.

— Кто ты? — испуганно спросил человек.

— Я тот, кто пришел совершить правосудие! — ответил он.

— Какое еще правосудие? — дернулся пышнотелый человек. — Я — Септим Великолепный! Главный устроитель гладиаторских боев Его Императорского Величества Клавдия Друза Германика Цезаря Нерона! — Он вновь рванулся, но как и в первый раз — тщетно. Молодой человек держал его воистину железным кулаком. — Назови свое имя, негодный! — Голос выдавал его — он предательски дрожал. — Или у тебя не хватает смелости?

Они стояли на одной из тесных улиц Рима, у трехэтажного дома с балконами. Луна серебрила мостовую, выложенную грубым камнем. Человек в богатой тоге с венком на голове даже не мог представить, что кто-то рискнет напасть на него в одном из самых респектабельных кварталов столицы.

— Однажды, когда ты выходил из цирка Помпея, тебе шепнули на ухо, что ты скоро умрешь, помнишь?

— Так это был… ты? — все еще пытаясь вырваться, но уже слабая, проблеял толстяк.

— Да, это был я. Тебе оказалось мало гладиаторских боев, и ты принялся скармливать живых людей львам — женщин, детей и стариков! Есть ли у тебя сердце, Септим? И если есть, то из какого оно камня?!

— Это были христиане — они выродки, они — враги императора!

— Это — мои братья и сестры, Септим, — улыбнулся молодой человек. — Братья и сестры во Христе! Ты убивал самых близких мне людей!

— Так ты… христианин?!

— Да, Септим, я — христианин!

Пышнотелый человек в очередной раз попытался вырваться.

— Но христиане не должны карать своих врагов — их религия запрещает убийство! Они должны покорно принимать свою смерть и прощать своих врагов!

— Должны! А еще они должны уничтожать тех, кто служит дьяволу. А ты, Септим, идолопоклонник! Ты — червь, точащий все, что создано истинным Богом! Живым Богом! И потому час твой пробил!

— Нет! — со всей силы рванулся в сторону устроитель пыток. И на этот раз, сражаясь за жизнь, он вырвался из цепких рук. — Здесь христианин, поджигатель Рима! Стража, во имя императора, на помощь! Я — Септим Великолепный! Сюда! Стра-ажа-а!..

Это были его последние слова. В конце улицы, у поворота, уже показались преторианцы — они бежали сюда со всех ног. Но Александр в два прыжка нагнал душегуба и, схватив его за жидкие завитые волосы, смяв на них венок, прорычал:

— Нынче я — лев, а это — мои клыки! — он уже держал в руках короткий римский меч.

Запрокинув Септиму голову, он глубоко полоснул его по горлу и оттолкнул от себя. Хрипя заколотой свиньей, хватаясь за распоротую шею, Септим рухнул на мощеную улицу, и тотчас бурая лужа стала растекаться вокруг его подрагивающего тела.

Когда двое преторианцев выросли над пышной тушей устроителя императорских торжеств, убийцы и след простыл…

11

Женя перевел младшего брата за руку через дорогу, прошел с ним на заметенную снегом аллею, усадил на лавку. До дома было шагов сто — заверни только за угол, но курить на глазах у соседей было бы наглостью, хотя уже стемнело и горели фонари. А тут всегда было безлюдно. Старший брат достал пачку, зацепил сигарету губами, деловито щелкнул зажигалкой, затянулся.

— Скажешь матери, — предупредил он, — пожалеешь. Понял?

— Все равно курить вредно, — очень по-взрослому пожал плечами Иван.

— Поучи меня, мелкатура!

Ивану просто хотелось домой, но старший брат — есть старший брат. Хочет курить — пусть курит. А он подождет.

По аллее, по направлению к ним, шагал человек в коротком пальто с большим букетом цветов. С красивым таким, в целлофане!

— На свиданку идет, — кивнул на незнакомца Женя. — Букетище-то! Розы? Ух-ты! Богатый…

Но незнакомец, оказавшийся очень смуглым, с тонкой бородкой и усиками, остановился около двух ребят.

— Пацаны, где тут дом номер «тридцать пять»?

— А вон там, за углом, — кивнул в сторону своего дома Женя.

— Точно?

— Это мой дом, — затягиваясь, усмехнулся Женя. Кивнул на брата. — Наш.

Иван очень внимательно разглядывал незнакомца.

— А квартира «девяноста шесть» в каком подъезде?

Женя выстрелил струйкой дыма в сторону.

— Это наша квартира.

— Неужели? — изумился обладатель роскошного букета. — Так вы — Родниковы?

— Да, — недоуменно кивнул Женя.

Довольный, незнакомец покачал головой.

— На ловца и зверь бежит! Компанию «Мир в твоих руках» еще не забыли?

— Нет, — пробормотал старший брат. — А вы…

— Догадайся, — предложил незнакомец.

— …от дяди Вадима?!

— Точно! — вновь рассмеялся тот. — Среди победителей вашего региона наша компания разыграла трех основных победителей, и вам кое-что причитается. Ну, не первое место вы заняли, — разочарованно вздохнул он, — и даже не второе, но третье — ваше законное! И ждет вас маленький телевизор «Филиппс». Для кухоньки, — добавил он. — Вадим Александрович говорил, что он как раз встанет у вас на холодильнике. Но я его не захватил — он в машине; там, в конце аллеи, застрял наш «жигуленок», сломался. А букет для Елизаветы Петровны лично от Вадима Александровича… Ты ведь Женя?

— Ага.

— Отлично! Давай так: я передам тебе телевизор и поеду дальше, а младшой, — он подмигнул Ивану и сунул ему в руки букет, — пусть покараулит розы. Тут шагов сто. Сами матери сюрприз сделаете. — Он махнул рукой. — Пошли, пошли! — Кивнул Ивану. — Да покрепче прижми, чтобы не замерз! Сердцем грей!

Женя еще раздумывал, но потом бросил:

— Жди! — и пошел вслед за незнакомцем.

Иван так и остался с прижатым к груди букетом, который закрывал для него и дорогу впереди, и саму аллею… А когда он опустил букет, то увидел, что на него смотрит женщина. Красивая, в полушубке. Она цепко смотрела ему в глаза, не отпуская взгляда, и улыбалась.