Книга Двоеженец - Игорь Соколов

– Нет! Тут все-таки что-то не так, – смеется Иван Иваныч, – не может быть, чтобы у еврея крыша поехала!

– Но вы сейчас живете с моей бывшей женой, – шепчу я, – и, наверное, она вам все про меня рассказала!

– В том-то и дело, что не все, – уже хмурится Иван Иваныч, – я же говорю, что тут что-то не так! А потом, скажи, куда все-таки подевалась среди ночи Матильда?! Почему она от меня исчезла?! Почему?!

– Вы, кажется, Иван Иваныч, перепили немного, – я попытался удержать в руках рюмку, которая почему-то выскальзывала из моих рук.

– Ну и пусть я перепил, – взревел дремучим медведем Иван Иваныч, – но разве это что-то меняет между нами?!

Или ты думаешь, я не знаю, что твоя бывшая, моя нынешняя ходила к тебе по ночам?! Или ты думаешь, раз ты еврей, так значит и умней?! Умней меня русского?! – Иван Иваныч схватил меня за шею и стал с силой трясти, как будто пытаясь добиться от меня какого-то нужного ему ответа.

– Эх, Иван Иваныч, – вздохнул я, оттолкнув его от себя локтем в живот и разглядывая с некоторой жалостью его одиноко распростертое на полу тело, – разве я вас чем-то обидел?! Разве я пришел к вам в ваш дом и отнял у вас вашу жену?! Нет, это вы разрушили мою семью, ну, пусть не разрушили, но завладели, пользуясь моим отсутствием!

– Да уж, – уже спокойно зевнул Иван Иваныч, поднимаясь с пола, – вообще-то, я занял давно уже пустующее место! Матильда думала, что вы окончательно свихнулись, а вы вот вернулись сюда, и никому от этого лучше не стало! Вы же знаете, что Матильда была страшно развратной женщиной, но была-то она такой только из-за вас! Ведь это вы долгими вечерами где-то пропадали, пьянствовали, отворачивались от нее по ночам как от ненужной вещи! Вы даже ее и ревновать ни к кому не могли! Разве не так?!

– Можно подумать, что вы меня очень страшно к ней ревнуете, – усмехнулся в ответ я, – уж, если вы знали, что она ходит по ночам ко мне, так почему тогда не остановили ее, почему не выбросили меня из этой квартиры, или, может, вы думали, что я из-за этого хлама буду с вами судиться?!

Иван Иваныч не стал дожидаться от меня новых оскорблений и ударил меня стулом по голове. Голова моя закружилась, я встал, покачиваясь в разные стороны, а в эту минуту на кухню вошла Матильда, и я упал к ее ногам.

– Что ты с ним сделал?! – закричала на Ивана Иваныча возмущенная Матильда.

– Что сделал, то сделал, – с горькой усмешкой поглядел на нее Иван Иваныч, – и кинулся в комнату собирать свои вещи в чемодан.

– Я сделал ужасную глупость, что женился на тебе, – сказал он, уже одетый второпях и с чемоданом. Матильда в это время положила мою голову к себе на колени и нежно поглаживала рукой, я же слегка поглядывал за всем происходящим из-под полуприкрытых ресниц. Тут же, откинув в сторону удивленного Ивана Иваныча с чемоданом, в кухню вбежала растрепанная и плачущая Мария.

– Сволочь! – кинулась она с кулаками на Матильду, которая от неожиданности выронила мою голову, – ты хочешь отнять у меня моего мужа!

– Ой, батюшки, убили! – закричала не своим голосом Мария, увидев мое лежащее возле ног Матильды тело, и я тут же раскрыл свои глаза.

– Да, жив он, вон глазки уж раскрыл, – усмехнулся Иван Иваныч, кинув в сторону чемодан, – несчастный женский соблазнитель, псих, алкоголик, еще еврей!

– Знаете, мне эта еврейская тема уже изрядно надоела, – сказал я Ивану Иванычу, вставая и уже обнимая плачущую Марию, которая тут же повисла на мне, будто пытаясь защитить собой от любвеобильного взгляда Матильды.

– Видите, какой он счастливый, – с удовольствием заметил Иван Иваныч, – ему хоть сейчас прямо с вами двумя под венец!

– Брось ее, я снова хочу быть с тобой, – кинулась ко мне Матильда.

– Уйди, несчастная, – с криком набросилась на нее Мария, и они вцепились друг в друга, как кошки.

– А я ведь только пошутил, – по-философски вздохнул Иван Иваныч.

Мария с Матильдой, не отпуская друг друга, выскочили из кухни, и мы с Иваном Иванычем остались вдвоем.

– Давайте, допьем коньяк, – предложил я, прикрыв дверь, чтобы не слышать их визги, и Иван Иваныч охотно моргнул глазами, и мы опять сели за стол. Драка наших обезумевших женщин вдруг сблизила нас, как будто мы в этом обнаружили вместе какую-то особенную истину.

– Все-таки скажите, как вы можете так сильно нравиться женщинам? – спросил меня Иван Иваныч после проглатывания очередной рюмки.

– Да, черт его знает, – вздохнул я, – вроде, раньше такого не замечалось.

– Это все от того, что вы притворяетесь беззащитным, как ребенок, – предположил Иван Иваныч, закусывая коньяк недоеденной нами селедкой, – а женщины, как известно, любят быть не только женами, но и матерями!

– Да, ну их всех к черту! Давайте пить и говорить на ты, – предложил я, и Иван Иваныч даже очень расчувствовался от моих слов и крепко обнял меня.

– Хочешь, я сделаю так, что ты опять вернешься на старую работу? – прослезился Иван Иваныч, поглаживая меня, как котенка, ладонью по голове.

– Нет, – замотал я головой, – я буду лучше резать мясо на еду, чем труп вскрывать к дурацкому гробу!

– А ты, поэт, мать твою, – восхищенно поглядел на меня Иван Иваныч и тут же внимательно прислушался. За дверью царила удивительная тишина.

– Пойдем, глянем, – сказал он, вставая из-за стола, – а то как бы они уже не прирезали друг друга!

– Ну, я так не думаю, – рассмеялся я и, приобняв Иван Иваныча за его крепкую шею, зашел с ним в большую комнату, откуда недавно доносились их визги.

– Самое страшное в этой жизни – это неразделенная любовь, – говорила, запрокинув голову к потолку Мария, обнимая лежащую с ней на ковре в такой же глубокой задумчивости Матильду.

– И еще традиция, – прошептала Матильда, – которая заставляет всех нас существовать в семьях как в тюрьмах!

– А мы еще как дуры подчиняемся этим самцам, – неожиданно поддержала ее мысль Мария.

– Да, что вы без нас делали-то, без самцов-то?! – возмутился Иван Иваныч, – без самцов бы и матери ваши вас не родили, и сами вы… – на этих словах Иван Иваныч умолк, потому что впервые увидел двух целующихся женщин.

– Это у них лесбийская любовь, – шепнул я на ухо Иван Иванычу.

– Да, что, я и сам этого не вижу? – дрожащим шепотом ответил мне Иван Иваныч.

И тут я почувствовал, что Матильда с Марией умышленно сливаются в поцелуе, чтобы сделать больно и мне, и Ивану Иванычу, и поэтому, чтобы Иван Иваныч особенно не нервничал и не ругался, я опять увел его на кухню пить коньяк.

– А все-таки без женщин жизнь бесплодна, – сокрушенно замотал головой Иван Иваныч, – и как мы их ни ругаем, как ни тяготимся однообразием нашей паскудной жизни, а она все

равно за сердце хватает, ножик вонзает, за душу берет!

Он снова разлил коньяк по рюмкам и положил голову на тарелку с обгрызанными хвостами селедки, уснул. Я еще долго вздыхал над его храпящим, уносящимся куда-то в иные миры сознанием, и думал о том, как же я дальше буду существовать, если мне всех жалко и всех я ужасно люблю и ни с кем расстаться не смею!