Книга Изгой - Сэди Джонс

Льюис опустил глаза, потому что был готов расплакаться и считал, что это было бы глупо.

— Знаешь, тебе с этим нужно обратиться в больницу.

— Это не имеет значения.

— Еще как имеет. Льюис, здесь… — Он положил руку ему на голову, пощупал кожу под волосами, потом, поддерживая его за затылок и глядя ему в глаза, заставил повертеть головой. — Все имеет значение, — сказал он.

Он уложил Льюиса на стоявшую в кабинете металлическую кровать, похожую на больничную койку, покрытую хлопчатобумажным одеялом, и наложил ему четыре шва. Он дал ему обезболивающее, и Льюис почти мгновенно уснул, и тогда доктор пошел обедать.

Большой обеденный стол в доме Кармайклов был раздвинут на всю длину. Еще утром он был сервирован на шестнадцать персон — столовое серебро, фарфоровая посуда, салфетки, а нарезанные в саду цветы были расставлены в небольших вазах по всей длине стола. Цветы были августовскими, желтыми, и на полированное дерево падала их пыльца.

Когда семья вернулась из церкви, в доме наступила тишина.

Планы изменились. Клэр и Дики прошли в гостиную, где было еще больше желтых цветов, а Тамсин так и осталась стоять в холле. Кит пошла к себе наверх, но по дороге в свою комнату остановилась в коридоре и села на стул с высокой спинкой, на котором никогда раньше не сидела. Перед ней была картина, изображавшая ребенка, который играл с собакой. Справа от Кит был коридор, ведущий в ее комнату, слева — лестница, а сама она находилась посередине — ни там, ни там — и просто ждала.

В холле Тамсин медленно сняла свои перчатки. Зазвонил телефон. Она взяла трубку.

— Гилфорд, 237?

Это была Мэри Наппер, сообщавшая, что они не смогут прийти на обед, потому что неожиданно домой приехала Джоанна. Им очень жаль. Не успела она положить трубку, как позвонила Дора Каргилл, чтобы сказать, что и она, и муж неважно себя чувствуют и прийти не смогут. Потом еще звонили дворецкий Тернбуллов, Дэвид Джонсон, Притчарды. И всем было ужасно жаль.

Подали обед. Все семейство сидело на одном краю стола. Говяжий бок на блюде, рассчитанный на шестнадцать человек, экономка и служанка смогли внести только вдвоем. Они поставили его перед Дики. Тот взял разделочный нож.

Служанка задержалась, чтобы убрать со стола лишние приборы, а когда закончила, подняла голову и поймала взгляд Дики. Она не ожидала, что он будет смотреть на нее, но, когда заметила это, не отвела взгляда, и он опустил глаза первым.

Вошла экономка с овощным гарниром.

— Просто поставь это, — сказала Клэр, — мы сами справимся.

Та поставила блюдо на стол рядом с ней, после чего вышла и закрыла за собой дверь. Воздух в столовой был теплым и неподвижным.

— Знаете, — сказала Тамсин, — я по радио слышала, что последний дождь был еще шестнадцатого июня.

— Да, ужасная сушь, но я и представить себе не могла, что это продлится так долго, — заметила Клэр.

— Сад выглядит совершенно увядшим.

— Все что могли, мы для него сделали.

— Для грозы не хватает влажности.

— Конечно не хватает, ведь все время было так сухо.

Такой обмен фразами между Клэр и Тамсин продолжался еще какое-то время, порой к ним присоединялся Дики, и они, все трое, обменивались улыбками, улыбками, не имевшие никакого отношения к разговору.

— Еще достаточно тепло для купания, — сказала Кит. — Можно я после обеда пойду поплаваю?

— Говорят, что высыхают даже резервуары с водой, — сказал Дики, не отрываясь от своего занятия. Руки у него очень болели, но он все равно продолжал резать мясо.

— Ну, я все-таки надеюсь, что не дойдет до нормирования подачи воды, — откликнулась Клэр.

— Мама, можно я поплаваю?

— А помнишь, как в тридцать восьмом запрещали принимать ванну?

Тамсин засмеялась. Кит уже начала отчаиваться. Может быть, они просто не слышат ее?

— Я спросила, можно мне после обеда поплавать?

Дики, Клэр и Тамсин замерли, дружно повернулись к Кит и посмотрели на нее. Затем все продолжилось.

— Робинсы разговаривали с мальчиком, который по вторникам приходит к ним за овощами, так вот он сказал…

Кит встала, а они сделали вид, что не заметили этого. Она стояла и смотрела на них. Она подумала, что могла бы рассмеяться. Ей действительно хотелось посмеяться над ними, над тем, что они ведут себя глупо, как школьники, над тем, что они так низко поступают с ней, но на самом деле ей было не до смеха. Она оттолкнула назад свой стул и вышла из комнаты.

Она шла наверх, чувствуя, как в груди разрастается горячий комок, это ощущение все усиливалось, и она понимала, что это невыплаканные слезы. Она пришла в отчаяние от накатившей безысходности, от того, что не должна плакать, не должна думать о том, что ее близкие ненавидят ее, о том, что может сделать ее отец, застав ее одну. А еще она думала о Льюисе, о том, что он сделал, о том, как ему было больно, о том, что у него не осталось ни малейшей надежды… Она не будет думать обо всем этом, она будет сильной, она все вынесет, она спрячет свою боль, она будет отважной. Отважной девочкой, но не хорошей. Она добралась до двери своей комнаты, вошла внутрь и закрыла дверь.

Кит опустилась на пол у своей кровати и начала расставлять лежащие стопкой пластинки. Она аккуратно брала их и старалась не думать о том, что мир жесток и расколот, о том, что она одинока и тоже расколота, и некому ей помочь. Никто не вызывал доверия, и она чувствовала себя слабой, лишившись надежды. Ее слезы были горячими, они обжигали глаза, она злилась, неловко пытаясь удержать слезы и не справляясь с этим.

Дверь открылась. Кит вскочила с пола. Это была ее мать. Клэр стояла на пороге, держась за ручку двери и как бы не решаясь войти. Она огляделась, и, поймав ее взгляд, Кит почувствовала, что к ней вторглись и что ей почему-то стыдно за свою комнату.

— Ты поедешь в Сен-Фелисите раньше, — сказала Клэр. — И можешь оставаться там два года. Я звонила им перед обедом. Поезд в среду. Домой на каникулы мы тебя не ждем. В конце твоего пребывания там тебе будет почти восемнадцать. Все понятно?

Кит с сожалением смотрела на свою мать. Она осталась верна себе.

— Отлично, — откликнулась она, — но не кажется ли тебе, что, когда я уеду, наступит твой черед, мама?

Клэр внимательно посмотрела на нее. Больше они не произнесли ни слова. Сжав кулаки, Кит ждала, когда Клэр уйдет, затем закрыла за ней дверь и села на кровать.

Через два дня она уезжает. Не когда-то, в будущем, не через несколько недель; два дня — и никаких поездок домой.

Она сидела на кровати, чувство утраты вновь охватило ее, и она сдалась. Она уткнулась лицом в подушку, и от ее слез намокло даже стеганое одеяло — на нем остались темные пятна; подушка заглушала звуки ее рыданий. Она отпустила себя, и это было больно. Было больно, но боль эта несла облегчение, потому что ей удалось выбраться. Благодаря Льюису ей все-таки удалось выбраться.