Книга Вечный сдвиг - Елена Макарова

С тех пор Лео Крамар и искал своего дядюшку Бедю Майера, да не мог найти.

Хана: Мы познакомились в Братиславе. Я тогда была замужем за адвокатом. Собираясь в Палестину, он заявил, что работать по профессии там не будет, пойдет учиться в йешиву. Такая перспектива меня не устраивала. И тут я увидела Бедю. В длинном кожаном пальто, на палубе. Красавец. Он не обратил на меня никакого внимания. Там было столько девушек! Я подошла к нему и сказала: если мне понадобится приятель, я к тебе обращусь.

После восьми месяцев безумного путешествия на кораблях под разными флагами уцелевшие добрались до Хайфы. Но пока они плыли, коварные британцы разработали свой план – отправить непотопляемых жидов на остров Маврикий, в эпицентр тайфунов, в британскую тюрьму.

В эпицентре тайфунов, как и в любом другом месте, надо есть и пить. Пока не снесет – надо как-то существовать. Так вот, на Маврикии прознали, что Бедя – художник. Начальник тюрьмы снабдил его красками и заказал Мону Лизу: выйдет похоже – даст добавку к пайку. Вышло похоже. За свой труд Бедя получил не только хлеб, но и масло. Накормил молодую жену и написал еще ряд шедевров, среди них и «Дама с горностаем».

* * *

В августе 1945 года Бедя с Ханой приплыли из Маврикия в Хайфу.

Хана: В 56-м в пригороде Тель-Авива мы открыли детский сад на дому. Детей привозили из города, многие оставались спать у нас. Тогда не было такого изобилия продуктов, и мы завели хозяйство. Куры, яйца… У нас было восемьсот пятьдесят квадратных метров земли. Мы посадили морковь, картофель… Дети хорошо питались. Бедя до четырех малярничал, а после работы уходил с детьми на море. И так из года в год. Недавно мы были у врача, он нас узнал! Был у нас ребенком, помнит сказки, которые я рассказывала. Бедя во дворе построил качели, дом для индейцев и театр. Сцену со ступеньками для публики – соседских детей. Бедя делал кукол, сколько их было – все выбросили… У меня были скромные мечты – дом на природе и трое детей. Своих не было, зато был детский сад! Некоторые дети жили с нами круглый год. Мы пристроили комнату. Беде к тому времени было уже за сорок. Это уже не возраст мечтаний.

Бедя: За сорок – это цуцик! Я и сейчас мечтаю.

Хана: Мечтают в двадцать – двадцать пять лет. Твоей мечтой было жить в еврейской стране и рисовать.

Бедя: Видимо, я не очень старался. Рисовал для себя. Я – человек веселый, так, по крайней мере, меня воспринимают. В дурном настроении могу и ангела смерти рассмешить.

Хана: В дурном настроении ты отправляешься рисовать.

Бедя: Ха-ха, поэтому мои картины никому не нужны. Разве что такому же мизантропу, как я сам. Художник, который думает о покупателе, вынужден работать с оглядкой…

Хана: Но тебе многое удалось!

Бедя: Удалось! Удалось дожить до старости.

Хана: У тебя покупали картины, даже из Южной Африки! Конечно, ты вынужден был работать…

Бедя: Начал с марионеток. Этим делом я увлекся на Маврикии. Столяр выделил мне угол и инструменты. Тот, кто занимался сбытом, обанкротился, все пошло прахом. Потом решил расписывать тарелки. Создать израильский фольклор. Я сделал столько тарелок с ивритскими буквами и узорами… Никто не покупал.

Хана: Потому что ты с утра мечтал о вечере – когда все это кончится и ты сможешь вернуться к картинам.

Бедя: Так я и вернулся! Беру кисть, роняю краску. Много не требовал, много не получил.

* * *

Он рисует то, что снится и мнится, театр, в котором лишь маски имеют лица.

Бедя: Мы актеры. Мы думаем, что что-то делаем, на самом деле – играем роль. Мне выпала второстепенная роль, да и ту я не смог сыграть как следует. В моем возрасте уже не делают карьеру. Даже если придет успех – на что он мне? Хвастать пред ангелом смерти? Чтобы преуспеть, надо стараться. Талант – это шестьдесят, ну пятьдесят процентов работы. А я – лентяй. Шут в маске. Я не принимаю эту жизнь всерьез!

Мне снятся яркие сны. В моем возрасте спят немного. Час-другой. Остальное время думают. Мысли – по всему небу. Я расписываю его в разные цвета, ловлю сачком облака. Я все еще ощущаю себя ребенком, который ловит сачком облака. Розовые облака, фиолетовые облака… Сейчас, когда я стою пред вратами рая, я ощущаю полное удовлетворение, сродни эротическому…

* * *

В 1999 году на открытии своей выставки в Иерусалимском Театре Бедя сказал: «Я думал устроить последнее шоу в галерее “Эль-Парадизо”, то бишь в раю. Но появилась Лена и сказала: перед тем как ты выставишься в “Эль-Парадизо”, мы покажем твои работы здесь. Что ж, подумал я, спрошу у своих шутов, готовы ли они предстать под очи уважаемой публике. Шуты согласились. И вот мы здесь!»

* * *

Девяностопятилетний художник подъезжает к мольберту на коляске. Одна из его последних картин называется «Адамa – Адам – Дам», что в переводе «Земля – Человек – Кровь». На красной земле в белом ореоле фигура мужчины, вверху полоса света и светило. Человек и земля открыты нам, вечность – замаскирована.

«Человек непознаваем, мы ничего не знаем о себе, все наши знания – это миф, мираж, сон. Мы играем роли и носим маски. И все же мне удалось словить несколько настоящих облаков в свой сачок, и я доволен добычей».

* * *

У Беди нет денег на краски и холсты, у нас с Фимой – на фильм. При этом Бедя продолжает рисовать, а мы – снимать. В очередной раз уезжая из Герцлии, мы думаем – а будет ли следующий?

– Нужна вторая камера, – говорит Фима. – Чтобы снять Бедю в тот момент, когда он смотрит в монитор на себя и свои картины. Какое лицо!

– А ты не хочешь купить сачок?

– Беде?

– Себе.

– Нет, себе я куплю маленькую комнату на огромной крыше. У моря. На двадцатом этаже. Проснулся на восходе, быстро в лифт и – бултых в воду, – море удовольствия…

– А что насчет особняка в Праге?

– Это я вчера хотел.

Заходит солнце. Мы выруливаем на приморское шоссе, останавливаемся у киоска с мороженым. Фима угощает – пломбир в вафельных стаканчиках.

– Красиво живем, – говорит он. – Мы – маги, нас невозможно купить, нам нет цены.

Фима везет меня на автовокзал. Мне пора домой, ему – на работу. Фима монтирует новостную программу и, садясь в машину, первым делом включает радио. Чтобы знать, на каком мы свете.

Израильское время – три часа дня. Шум, крик, сирена «скорой помощи». Взрыв на автовокзале в Хадере.

– Может не поедешь в Иерусалим?

– При чем тут Иерусалим?

Когда все это кончится…

* * *

Чтобы получить деньги на фильм, надо красиво подать историю, для этого достаточно одной страницы на иврите, – сказал Шломо. Мы встретились с ним на остановке 22-го автобуса, перешли дорогу и оказались в обшарпанном министерстве индустрии. В подвале было кафе, без кондиционера. О «чашечке кофе» и речи быть не могло.