Книга Господа офицеры и братцы матросы - Владимир Шигин

Что и говорить, если русские морские офицеры были во все времена готовы к самопожертвованию во имя служению Отечеству, то их жены были готовы к самопожертвованию во имя любви.

* * *

Увы, не всегда женитьба делала офицеров счастливыми. Порой склонность супруга и супруги к выпивке вели к деградации обоих. Трагично поплатился за размолвку с женой капитан-лейтенант Александр Возницын. Мичман петровской эпохи, он то уходил из флота в армию, то возвращался. Служил на Балтике и на Каспии. Так постепенно он дослужился до капитан-лейтенантского чина. В 1733 году Возницын был окончательно переведен в армию, так как «в знании морского искусства действительным быть не может», иначе говоря – за вопиющую морскую безграмотность. Однако будучи полным неучем в одном, капитан-лейтенант преуспел в ином. В 1738 году, на закате правления Анны Иоанновны, бывший капитан-лейтенант Возницын был приговорен к смертной казни за богохульство и переход в иудейскую веру. На законного мужа донесла его дражайшая супруга, получившая за доносительство все состояние своего впавшего в ересь мужа. Переход в иудейство был документально доказан экспертами-докторами наличием свежего обрезания крайней плоти. По приговору суда Возницын был заживо сожжен в Петербурге. По-видимому, это была последняя столь жестокая казнь во всей Российской империи.

В то же время во все времена существования парусного флота адмиралтейств-коллегия стремилась, по мере возможности, заниматься вдовами и сиротами погибших и умерших на службе офицеров.

Любопытна история решения судьбы двух малолетних дочерей – сирот умершего контр-адмирала Калмыкова. Сам контр-адмирал Калмыков остался известен в истории прежде всего как прототип знаменитого слуги-калмыка из хорошо известного фильма «Табачный капитан». Вот решение адмиралтейств-коллегии от 1747 года по сиротам контр-адмирала Калмыкова: «Для содержания оставшихся от покойного контр-адмирала Калмыкова двух дочерей, девиц, капитана Фангета жена объявила: оных девиц желает она содержать на своем коште на следующих кондициях: для житья ей с помянутыми малолетними в кронштадтском доме покойного контр-адмирала Калмыкова дать, без платежа денег, жилых 3 покоя; в том же доме в летнее время ей же Фангентше иметь огород; содержать ей тех малолетних сирот в добром смотрении и учить говорить по-немецки токмо одними разговором, шить платье белое и прочее, что принадлежит к женскому полу; оных малолетних двух девиц и одну при них служащую девку содержать ей капитанше на своем коште, кормить, поить и платье мыть, а платье и обувь как оными сиротам, так и девке иметь от себя; за обучение тех малолетних и за содержание их возьмет она с персоны по сто рублей в год… Приказали: с оною Фангентшею в содержании помянутых девиц на представленных от нее кондициях заключить контракт».

Порой высокое служебное положение мужей самым негативным образом влияло на их жен, которые быстро превращались из восторженных и романтичных молодых барышень в своенравных и взбалмошный барынь. При этом, как это часто у нас бывает, меры иные адмиральские жены не знали. У многих офицеров в больших чинах аппетиты на использование в личных целях дармовых матросов вырастали многократно. Порой доходило до того, что с началом навигации в Кронштадте не могли укомплектовать команды, хотя по бумагам матросов имелось с избытком. История сохранила нам настоящую битву, которую пришлось вести императрице Екатерине во время войны со шведами в 1788 году. Ситуация складывалась критически, шведский флот был у стен столицы, а суда все никак не могли укомплектовать, так как сотни матросов работали на своих адмиралов и офицеров. Узнав об этом, императрица издала указ о немедленном возвращении находящихся в услужении матросов на корабли и суда, но никто ничего не вернул. Дело в том, что в бой вступила «тяжелая артиллерия» – адмиральские и офицерские жены, которые так привыкли к дармовым дворникам, поварам, нянькам и кучерам, что наотрез оказывались вернуть матросов на корабли. В этом деле оказался бессилен даже флотский обер-прокурор, у которого имелась своя жена. Побаиваясь гнева своенравных супруг, помалкивали и адмиралы с офицерами. А супруга капитан-командора Слизова даже отписала Екатерине возмущенное письмо. После этого императрице уже ничего не оставалось, как пригрозить адмиралам судебным разбирательством. Только после этого разобиженные адмиральши и офицерши начали нехотя отдавать из домашнего рабства казенных матросов, впрочем, и тогда на корабли вернулись далеко не все.

Однако при всем при том весьма большая часть морских офицеров до конца своей жизни так и оставались холостяками. В начале службы им было просто некогда, а потом было уже поздно. Небольшие оклады, а затем такие же небольшие пенсии, непонимание особенностей сухопутной жизни, неумение общаться с женщинами вследствие долгого пребывания в море делали создание семьи для многих офицеров недостижимой мечтой. Именно таким предстает перед нами герой «Женитьбы» Н. В. Гоголя лейтенант в отставке Балтазар Жевакин.

Д.Н. Федоров-Уайт в своей статье «Русские флотские офицеры начала XIX века» подробно описал нравственный облик этого пожилого моряка: «Николай Васильевич Гоголь вывел в «Женитьбе» флотского офицера в отставке лейтенанта Жевакина 2-го, которого сваха Фекла описывает Подколесину: «А говорит-то, как труба… Славный жених».

В разговоре с доктором Тарасенковым Гоголь заметил, что «моряк Жевакин должен быть смешнее всех». Автор «Женитьбы», по-видимому, сам рассматривал Жевакина как шарж, карикатурно утрированный тип. Таким образом русский флотский офицер начала девятнадцатого века вошел в русскую классическую литературу преломленным в призме беспощадного гоголевского юмора.

А. Марлинский (Бестужев) в своих «Лейтенант Белозор» и «Фрегат «Надежда», а также В. И. Даль в «Мичмане Поцелуеве» вывели нескольких офицеров флота начала прошлого века в числе героев этих повестей. Оба эти автора были хорошо знакомы с флотской средой. Первый – по своим плаваниям на учебной эскадре Морского корпуса и через братьев-декабристов, служивших на флоте. Второй окончил курс Морского корпуса и, таким образом, сам принадлежал к флотской семье.

Трактовка морского офицера различна у всех этих писателей. Если гоголевский лейтенанта представлен в смешном виде, то моряки Марлинского озарены лучами романтизма. Может быть, не следует рассматривать их как Аммалат-Беков соленой воды, но во всяком случае они едва ли верно отражают характерные черты облика флотского офицера начала XIX века. Зато Даль оставил нам образ мичмана Поцелуева, стоящий гораздо ближе к действительности. Поцелуев – настоящий живой мичман-черноморец, а не карикатура, как Жевакин, и не байронический герой, как Правин и Белозор.

Однако, несмотря на большую разницу как в основном подходе, так и в трактовке, можно все же найти много общих черт, с одной стороны, между Жевакиным и Правиным, поверхностно так различными, а с другой – между коллективными портретами моряка-сенявинца и моряка-декабриста, нашедшими себе отражение в современных им мемуарах и записках.

Благодаря довольно многочисленным трудам моряков-декабристов и книгам участников средиземноморских походов и дальних вояжей начала прошлого века, есть возможность воссоздать, хотя и в самых общих чертах, образ русского флотского офицера того времени. Материалы архива Мордвиновых, воспоминания П. В. Чичагова и адмирала Шишкова проливают свет на образ мысли и характер некоторых из наиболее выдающихся флотских офицеров, имевших влияние не только на развитие флота, но и на политико-общественную жизнь современной им России. Изучение этого исторического материала показывает, что Гоголь верно подметил ряд черт, характерных для современного ему рядового флотского офицера.