Книга Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть - Лоуренс Рис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тойви Блатту удалось обмануть статистику и выжить в Собиборе: он смог ускользнуть во время массового побега в октябре 1943 года. Убийства, которым он стал свидетелем, несомненно, были символом правления Адольфа Гитлера. Но процесс, результатом которого стало создание Собибора и других лагерей смерти с их газовыми камерами, не был ни простым, ни гладким. Имело место не быстрое решение, но постепенная эскалация, ключевыми точками которой были вторжение в Советский Союз, депортация евреев осенью 1941-го, декабрьская встреча нацистской верхушки в свете событий в Перл-Харбор и, как результат, объявление о начале массового уничтожения евреев по всей нацистской империи.
Ситуация выглядела так, как если бы нацисты делали шаг за шагом на пути к пониманию того, сколь радикальными они могут быть в своем отношении к евреям. До них никто за всю историю человечества не проходил этот путь. Никто не пытался прочесать всю Европу в стремлении уничтожить целый народ — мужчин, женщин и детей. Как говорит профессор Дэвид Сизарани, «столь экстраординарным „окончательное решение“ делает то, что задачей было не просто выселить евреев и бросить их на произвол судьбы, а именно отправить их в места, в которых они гарантированно будут убиты, и для того, чтобы убить их, прилагались огромные усилия. Не всех сразу: некоторых из них можно было сохранить для работы, но в итоге они все равно должны были умереть. Но они не могли просто умереть на островах у побережья Африки, в Сибири или в резервациях, от тифа, голода или чего-нибудь еще. Они должны были быть убиты. Это была беспрецедентная степень радикализма»‹61›.
Гитлер нес ответственность за все произошедшее не только потому, что он хотел, чтобы это произошло. Ответственность фюрера заключалась в том, что именно его харизматическое лидерство позволило его подчиненным воплотить в жизнь подобные схемы убийств. Во всех речах, дневниках и прочих документах той эпохи можно найти отсылку на одну финальную инстанцию — фюрера. Во времена тревог, в моменты, когда долг требовал максимальной решимости, можно было успокоить себя мыслью о том, что все делалось «в соответствии с желаниями фюрера»‹62›. Как Геббельс написал в своем дневнике в марте 42-го в отношении «варварского приговора, вынесенного евреям», «фюрер — это неутомимый пионер и оратор в деле принятия радикальных решений, неизбежных по самой природе вещей»‹63›.
После того, как последователи Гитлера приняли его точку зрения и поняли, что он поддержит их в деле убийства евреев, начался настоящий вал инициатив снизу. Таким образом, Гитлер создал гораздо более динамичную систему уничтожения, чем та, в рамках которой бы ему пришлось лично одобрять каждый шаг. Происходившее было не просто применением в отношении «окончательного решения еврейского вопроса» принципа Auftragstaktik‹64› — командования по директивам. В армии данный принцип действовал в рамках жесткой командной иерархии, в то время как в случае «еврейского вопроса» имела место конкуренция между различными государственными структурами. И действительно, Ванзейская конференция была созвана Рейнхардом Гейдрихом отчасти по причине его желания положить конец этому конфликту и поставить под контроль деятельность СС. Однако не следует считать эту конференцию и попыткой прийти к общему знаменателю, как это было бы в случае командования по директивам. Развитие плана «окончательного решения» было поистине двусторонним процессом — инициативы снизу либо одобрялись, либо отвергались наверху. Такая система позволяла даже относительно мелким функционерам, подобным штурмбанфюреру (майору) СС Рольфу-Хайнцу Хеппнеру предложить своему начальнику Адольфу Эйхману в июле 1941-го «наиболее гуманное» решение надвигающегося продовольственного кризиса в Лодзинском гетто — «уничтожение неработоспособных евреев с помощью быстро работающего механизма»‹65›.
Нацисты, подобные Хеппнеру, чувствовали возможность выдвигать свои собственные инициативы по «решению» созданной ими самими еврейской «проблемы». Это, а также их собственный антисемитизм, привело к одному из наиболее значительных последствий харизматического правления Гитлера — интернализации ответственности. Что бы ни говорили многие из этих людей по поводу того, что они «просто выполняли приказы» в рамках кампании по уничтожению, они действовали добровольно, поскольку считали, что поступают правильно. Адольф Эйхман, к примеру, сказал в 1945-м своим коллегам, что мысль о том, что он сыграл значительную роль в гибели миллионов евреев «давала ему чувство столь невероятного наслаждения, что он сошел бы в могилу с улыбкой»‹66›. Даже люди, подобные Гансу Фридриху, рядовому солдату, служившему в 1-й пехотной бригаде СС и лично расстреливавшему евреев осенью 1941 года, более чем 60 лет спустя, говорили, что не испытывают никаких сожалений, поскольку их «ненависть к евреям была слишком сильна»‹67›.
И за всем этим стояла фигура Адольфа Гитлера — санкционировавшего, поддерживавшего и вдохновлявшего убийства. В 1942 году Гитлер продемонстрировал готовность к компромиссам и прагматическим действиям: в апреле, выслушав доклад Альберта Шпеера, он согласился улучшить условия труда гастарбайтеров с Востока‹68›, но это не касалось евреев. Они были обречены на смерть вне зависимости от положения на фронте. Не будет преувеличением предположить, что с этого момента Гитлер видел лишь одну цель в дальнейшем продолжении войны — уничтожение евреев.
КРОВЬ И СМЕРТЬ
Последний шанс
Декабрь 1941 года ознаменовал коренной поворот в ходе войны: отныне наиболее вероятным исходом для нацистов представлялось поражение. Провал «блицкрига» — плана молниеносной войны и разгрома Советского Союза, — вступление в войну Соединенных Штатов, гигантские трудности, с которыми столкнулись нацисты, пытаясь управлять огромными территориями, при этом уничтожая их жителей миллионами — вот неустранимые причины, обусловившие начало конца.
Альберт Шнайдер, солдат одного из немецких подразделений, застрявших под Москвой, был одним из тех, кто уже тогда понял, что «война уже проиграна — все кончено хотя отступление еще даже не началось». И, по его мнению, дело не только в военных неудачах немцев, а дело в том, как ведут себя немецкие войска на оккупированных территориях. «Местных (т. е. советских граждан) постоянно грабят, отбирают все, все погреба перерыли в поисках картошки, ну и так далее — и никому в голову не приходит, что они и сами с голоду помирают. Это я к тому, что если бы к людям относились по-человечески — может, мы и выиграли бы эту войну»‹1›.
Как и всегда, Гитлер с помощью Геббельса вину за провал «блицкрига» возложил на других — в основном на своих генералов. Например, в марте 1942-го он так охарактеризовал Браухича: «этот тщеславный, ни на что не годный трус не способен даже оценить ситуацию — не то что овладеть ею». Геббельс, который имел обыкновение заносить высказывания фюрера в дневник, записал тогда — и, по всей видимости, без иронии: «Своим (т. е. Браухича) постоянным вмешательством и неповиновением он полностью провалил план Восточной кампании, столь блестяще разработанный фюрером»‹2›.
Гитлера выручило то, как неумело действовал Сталин в качестве Верховного главнокомандующего советскими войсками. 5 января 1942 года Сталин приказал одновременно провести целую серию наступательных операций по всему фронту. Это была сумасбродно амбициозная затея, и Сталин настоял на ней вопреки возражениям профессиональных военных. Попытки Красной Армии развить успех, достигнутый в декабре 1941 года под Москвой, завершились полным и катастрофическим провалом харьковского наступления в мае 1942-го, когда в окружение попали несколько советских армий, и более 200 000 советских солдат оказались в плену.
