Книга Наша великая мифология. Четыре гражданских войны с XI по XX век - Александр Широкорад

Но вот парадокс – французы уже 208 лет ежегодно с большой помпой отмечают взятие Бастилии, 14 июля – это главный государственный праздник Франции. Впрочем, этот парадокс легко объясним. Штурмы Зимнего и Бастилии – сами по себе явления незначительные, но они стали вехами великих процессов, которые потрясли весь мир. Действительно, с 1789 г. и с 1917 г. история всего человечества лет на 70 определялась в основном тем, что происходило во Франции или России. А посмотрим на современную Францию, сколько в ней осталось от 1500 лет правления королей и сколько от 25 лет революции и империи? Именно за 25 лет Франция стала тем государством, которое мы знаем. Гимн, флаг, территориальное деление на департаменты, система управления на местах, орден «Почетного легиона», банки, уголовный и гражданский кодексы Наполеона и т. п. А главное, собственность – революция дала крестьянам землю дворян и церковников, и никто позже не посмел ее отнять.

Французские солдаты, маршировавшие по улицам Рима, Каира, Вены, Берлина, Мадрида, Варшавы и Москвы, оказали большее влияние на самосознание французского народа, чем все деяния французских королей. Франция стала нацией к 1814 г.

Что же дала революция России? Пусть об этом судит читатель сам, хотя, наверное, лучший вердикт вынесут наши правнуки, жаль только, что мы его никогда не узнаем.

Термин «большевики взяли (или узурпировали) власть» в корне неверен. Большевики нашли власть затоптанной в грязь, вынули, отмыли и начали ею пользоваться «всерьез и надолго».

Интересный момент: Керенскому и большинству министров Временного правительства удалось удрать от большевиков «за бугор». Казалось бы, почему там сразу же не организовать «правительство в изгнании», а позже пробраться в расположение одной из белых армий в Архангельск, Екатеринослав или Омск? Увы, ни за рубежом, ни внутри страны «временных» никто не ждал. Они оказались никому не нужными эмигрантами, их время закончилось 25 октября 1917 г.

Формально главной задачей Временного правительства было создание Учредительного собрания. Положение о выборах в Учредительное собрание, утвержденное Временным правительством, предусматривало пропорциональную систему выборов, основанную на всеобщем избирательном праве. Подготовка к выборам затянулась, и их провели уже после захвата власти большевиками. Большевики сделали все, чтобы повлиять на результаты выборов, вплоть до ареста эсеров и кадетов – членов избиркома. Тем не менее места в Учредительном собрании распределились следующим образом: большевики – 175 мест, левые эсеры – 40, меньшевики – 15, правые эсеры – 370, народные социалисты – 2, кадеты – 17, независимый – 1, националисты-инородцы – 86. Таким образом, большевики имели 175 мест из 715. Даже если прибавить 40 левых эсеров, все равно это полный провал.

Казалось, большевикам ничего не остается делать, как тихо уйти в оппозицию, сменить вождей, откорректировать партийные программы и т. д. А большевики вместо этого берут власть и строят свое социалистическое государство, не считаясь ни с кем. Опять парадокс? Может, виновата загадочная славянская душа? Ничуть нет. Демократия, видимо, оптимальный способ управления обществом, и она зародилась у десятков племен и народностей независимо друг от друга. У скандинавов собирался тинг, в Афинах – народное собрание, на северной Руси – вече, у запорожцев – рада, у донских казаков – круг. Эти собрания выбирали правителей, решали основные проблемы государства. Но в собрании участвовали только полноценные горожане, викинги, казаки, которых лично волновала обсуждаемая проблема. Любая попытка искажения результатов голосования могла кончиться печально для мошенников – с моста да в Волхов. Большинство представляло собой силу.

Другая ситуация возникла в Риме к началу I в. до н. э. Римский гражданин уже не ассоциировался с воином (воевали наемники), а большинство голосовавших были люмпенами, ждавшими от кандидатов в консулы хлеба и зрелищ. В таких условиях победителем неизбежно становился тот, у кого больше денег и кто больше может потешить толпу. Разумеется, не всем искателям власти это нравилось. В итоге исход выборов решили легионы, перешедшие Рубикон, при полном безразличии избирателей-люмпенов.

Конечно, прямые аналогии между Римом I в. до н. э. и Россией в 1917 г. проводить нельзя. И все же, и все же…

Куда, спрашивается, делись в 1918–1920 гг. избиратели, голосовавшие за правых социалистов и кадетов, ведь их было в два с лишним раза больше, чем тех, кто голосовал за большевиков? Где были рати правых эсеров, в каких сражениях они участвовали? Откуда взялись белые армии? Ведь в Учредительное собрание не было избрано ни одного черносотенца, русского националиста (зато инородцев-националистов были десятки), монархиста или просто патриота – защитника единой и неделимой России.

Выборы в Учредительное собрание были классическим образцом не демократии, а плутократии. Причем речь идет не о фальсификациях в подсчете голосов, допущенных большевиками, что, кстати, не так уж много им дало, а о явно жульнической подготовке к выборам. Можно ли заранее предсказать результаты выборов, если подавляющее большинство средств массовой информации настойчиво рекламирует одну партию или блок и лживо дискредитирует конкурентов? А с марта по октябрь 1917 г. тиражи пропагандистских изданий правых социалистов и либералов раз в 100 превышали тиражи большевиков. Патриоты и монархисты вообще были объявлены врагами революции и загнаны в подполье. Заставить голосовать нужным образом наиболее темную, инертную и безразличную к политике часть населения очень просто. Достаточно выставить «харизматического» лидера, подкупить СМИ, нанять побольше драматических актеришек, эстрадных див – и вперед, на выборы! «Эх, ах! Какой умный вид у Милюкова!», «Ах, какой душка Александр Федорович, как идет ему зеленый френч».

«Болото» своими голосами может привести к власти кого угодно, хоть Бабу Ягу. Но оно никогда не станет защищать с оружием в руках выбранную власть, а лишь погасит свет и плотнее запрет двери, услышав пальбу на улицах.

Учредительное собрание было очень похоже на Временное правительство. И там, и там сидели никого не представлявшие политики, которые не знали, куда вести страну. Разгон «Учредилки» прошел до неприличия скучно – не было ни штурма, ни даже перестрелки. Вошел пьяный матрос и сказал: «Караул устал». «Учредилка» тихо скончалась, никто по ней не рыдал.

Большевики оказались единственной в России партией, программа которой была близка и понятна народу: земля – крестьянам, мир – народам, заводы – рабочим.

Война осточертела всем, и 95 % населения не видели в ней смысла. Крестьяне, естественно, хотели получить помещичьи и церковные земли. Мало того, они уже захватили значительную часть этих земель, спалили тысячи дворянских усадеб и «приватизировали» найденное в них имущество. Помимо всего прочего, крестьяне получили индульгенцию за кражу чужого имущества и насилия над дворянами и управляющими имений.

Русская интеллигенция со времен Некрасова и Тургенева создала негативный облик помещика. Причем это было сделано так умело, что даже у некоторой части дворянства возник комплекс вины перед крестьянством. Толстой, Горький, Чехов и десятки других талантливых авторов создали не менее отрицательный образ купца Тит Титыча, Лопахина и других – неправдою разбогатевшего хама.