Книга Любовник тетушки Маргарет - Мейвис Чик

Так продолжалось около года, и в итоге нам пришлось сдаться. Но для меня это стало просто наваждением. Я нравился женщинам, и меня раздражало, что она не соглашалась даже встретиться со мной. Меня заело, и я начал ухаживать серьезно. Цветы, проводы до метро, чтение стихов — ну, обычный набор. Поскольку тогда я уже подрабатывал, стал делать ей подарки. И бывать у нее дома. Познакомился с мамой, с теткой и все такое прочес. Постепенно Хани уступила. Но не в постели. А я был настолько одержим этим, что в конце концов женился на ней. И все были счастливы. Я получил нечто экзотическое, чем можно было хвастаться, и охотно хвастался. Это было потрясающе. Мы прожили вместе восемь лет. Я не хотел детей, и мне, наверное, казалось, что так будет длиться вечно. Это было лучшее, что может быть в обоих мирах.

А потом она умерла. Опухоль мозга. Хоп — и все кончилось. И только тогда я понял, что потерял.

На похоронах ее мать рассказала мне то, что Хани всегда хранила в тайне. Чудовищную правду. И я ощутил то, что Лорка называл duende, «острие боли». Это была обычная история для Никарагуа, а может, и для большинства тех мест, где постоянно идет война: изнасилована в двенадцать лет; отец расстрелян на ее глазах; братья пропали без вести; некоторые родственники все еще остаются там. Они никогда об этом не говорили. Задним числом я понял, что раза два она, наверное, пыталась мне что-то рассказать, но я не был благодарным слушателем. Стал им только на похоронах. И осознал, что предал ее. Я начал взрослеть. Не сразу, постепенно. Прежде я и представить себе не мог, что будет значить для меня эта утрата. Потом нашел решение — не лекарство, но решение.

— А зачем ты дал объявление?

Он пожал плечами:

— Может, былое «я» дало о себе знать. А может, просто захотелось дать — и получить — немного привязанности, никому не причинив при этом вреда. Я хотел, чтобы все было честно. — Он вдруг чуть лукаво улыбнулся и стал очень похож на себя прежнего. — Как только я решил поехать туда, то ощутил мощный заряд положительной энергии — во всем теле. Это огромная сила. — И, встав, начал одеваться.

— Ну что ж, — сказала я, наблюдая за ним в последний раз, — похоже, никому никакого вреда это действительно не принесло.

Вмятины на подушке, два использованных стакана и две почти пустых бутылки из-под шампанского. Сухой остаток. «Прощай», — прошептала я, прислушиваясь, как его такси заворачивает за угол.

Было около полуночи. Я сидела в кровати с лицом, мокрым от слез, и думала: что дальше? Сасси должна вернуться через неделю. Если я собиралась сделать кое-326 какие приготовления, лучше было сделать их, пока она еще там. Но не сразу, решила я, во всяком случае, не раньше, чем я выпью чего-нибудь покрепче. Невзирая на строгое и пугающее предупреждение Верити, мне был необходим глоток чего-нибудь горячительного, и я отправилась на кухню.

Глава 8

Голубые-преголубые прищуренные глаза Фишера смотрели поверх какого-то огромного каталога, которым он прикрывался, с притворным ужасом. Стоило мне войти в комнату, как Рис стал пятиться, молитвенно сложив руки.

— Будешь бить?

— Нет, тебе это может понравиться.

— Фу ты! — Он рассмеялся и положил каталог на стол. — У людей сложилось странное представление о моей сексуальной ориентации. Я совсем не люблю, когда мне делают больно.

— Вот и я не люблю.

— Никто не любит, Маргарет. — Он сел и жестом указал мне стул напротив.

— Ладно, — сказала я. — Мне звонила Саския. Поскольку мне не придется развешивать его картины у себя дома по окончании выставки, так и быть, потерплю. — Я села, положила ногу на ногу и посмотрела на него испепеляющим, как я надеялась, взглядом. — Для тебя ведь это большая удача — устроить первую после стольких лет выставку Дики в Лондоне, не так ли?

Фишер долго разглядывал собственные ногти, потом с огромным удовольствием признался:

— Да, конечно.

— А то, что в выставке будут участвовать отец и дочь, еще больше привлечет прессу и торговцев.

— Почти наверняка. Но Саския действительно хорошая художница. Начинающая, но, несомненно, уже заслуживает совместной с отцом выставки. А его работы просто превосходны. Она прислала мне кое-какие слайды.

— Вот как? Давно?

— О, Саския проявила настоящий профессионализм. И решимость. Решимость организовать отцу выставку в Лондоне. Если бы я отказался, она нашла бы кого-нибудь другого. Соблазн был слишком силен. Лондон пребывает в состоянии стагнации и охотно привечает тех, кто возрождается заново… Ты сходи на выставку художников шестидесятых, посмотри, что там делается. Вот и будет весьма кстати показать нечто, что апеллирует как к прошлому, так и к будущему. — Фишер встал, подошел к шкафу, стоявшему у стены, достал оттуда папку. — Хочешь посмотреть?

— Нет, — ответила я.

Он вынул прозрачный планшет с вложенными в него слайдами и поднес к окну.

— Они очень хороши. Фигуры такие монументальные. В них есть что-то от Нэша и Мура, но они вовсе не подражательны. Это торсы героев и героинь. — Он несколько дольше задержался на одном из слайдов. — Весьма, весьма. Исключительно. — Потом достал другой планшет. — А это пейзажи — заснеженные пейзажи, сделанные совсем недавно. И какие-то головки. Саския, полагаю. Прелестно. Прекрасная форма, неподдельное чувство. Прежние, цикл портретов… женских… были совсем не так хороши. — Я видела — он не играл, а был искренне очарован. — А здесь, — Фишер достал очередной планшет, — работы Саскии. Думаю, вначале она работала по фотографиям. Жизни не хватает. Но потом отложила снимки и обрела большую свободу. В основном это карандашные рисунки и гуашь. Очень простые, но очень эффектные. Она талантлива.

— Мы это знали и до ее поездки.

— Посмотри, — снова предложил он.

Я подошла к окну и взяла у него последний планшет. Рисунки были сделаны по фотографиям, которые я хорошо знала, — я, Лорна, Дики, Саския в младенчестве. Фишер был прав: первые работы грешили безжизненной статичностью, но большинство последующих были великолепны. Мне ничего не оставалось, как улыбнуться.

— Яблоко от яблоньки… — ворчливо признала я. — Он тоже был развит не по годам.

Фишер достал часы из жилетного кармана.

— Сейчас придет Джулиус. И на этот раз, — он предупреждающе поднял палец, — я прошу тебя вообще ничего не говорить. Особенно о красоте мастерски нарисованных фаллосов. Полагаю, Линда до сих пор не оправилась от твоей лекции. — Он хмыкнул. — Боюсь, я тоже. Сохраняй хладнокровие. И полную невозмутимость.

— В присутствии Джулиуса я всегда невозмутима.

Фишер очень проницательный человек.

— Ом имел на тебя виды? Так-так.

— Жена его не понимает, — драматически вздохнула я.

Фишер, разливавший херес по рюмкам, прервал свое занятие и, взглянув на меня, расхохотался: