Книга Хозяйка Рима - Кейт Куинн

Еще как благоволит!

Император поручает ему дела, разговаривает с ним, шутит с ним, доверяет ему — бог, господин и друг. Разум, куда более сложный, нежели его собственный. Бремя невероятной удачи.

«Через несколько месяцев я возвращаюсь в Рим и хочу взять тебя с собой в Колизей. Я уже забыл, когда в последний раз видел достойный гладиаторский бой. Думаю, нам также придется засвидетельствовать наше почтение твоей семье, но это не будет нам в тягость. Я узнал, что твой отец приходится дальним родственником моей матери. Надеюсь, твои родные все живы и пребывают в добром здравии?»

Неожиданно Павлин задумался. В добром здравии? Нет, такое про них точно не скажешь. Сабина напоминает больного щенка. Ее отец держится безупречно, как всегда мягок, как всегда учтив, никаких резких слов, никаких упреков. Он ненавидит меня! — едва не закричал он. Ненавидит всеми фибрами души! Но нет, внешне — само внимание и участие.

— Как служба, мой мальчик? Надеюсь, все в порядке?

— Да.

— Император о тебе высокого мнения.

— О да, похоже, что так.

— У тебя нездоровый вид. Темные круги под глазами.

И следы ногтей на спине, и следы зубов на плече, и боль в животе — и все подарки твоей супруги — так ненавидь меня, о боги! Так ненавидь меня!

Но нет, в глазах читаются сочувствие и забота. Лучше этого вообще не видеть. Теперь он почти не бывает дома. Лишь каждый месяц наносит короткий визит вежливости.

— Эта смазливая дурочка Поллия, — как-то раз сказала, не скрывая своего отвращения, его тетушка Диана. — Ей мало того, что она впилась в тебя своими крашеными ногтями. Так теперь пытается отлучить тебя от своих родных!

— А ты откуда знаешь? — спросил Павлин, застигнутый врасплох вопросом тетки. Диана жила вдали от города, предпочитая общество лошадей, и не слушала никаких сплетен. Но если и ей известно!

— Павлин, да это известно всем и каждому! Ты только скажи мне, и я раздавлю эту стерву под колесами моей колесницы!

Ах, да, что там дальше пишет Траян?

«Ты еще не женился? Мне казалось, что такая чувствительная душа, как ты, легко станет жертвой какой-нибудь красавицы. Неудивительно, что у правой руки императора нет отбоя от женщин».

— И куда ты собрался, Павлин? — раздался голос Лепиды и, как обычно, миновав его сознание, впился куда-то ниже живота. Тело Павлина тотчас выдало его, в то время как разум взывал о пощаде. Поскольку вся жизнь Лепиды протекала в пирах и праздниках, времени на него у нее почти не было. Имелись у нее и другие любовники. Однако каждые несколько недель она присылала ему записку с одной-единственной фразой — «сегодня вечером», и он тупо смотрел на нее весь день, и в конечном итоге ноги помимо воли несли его к ее двери.

Нет, других женщин в его жизни не было — Лепида впилась в него подобно рыболовному крючку.

— Я хотела кого-то вроде тебя, — сказала ему Тея прошлым летом. И она никогда не забывала его.

Никогда. Никогда — это почти бесконечность.

А вот время есть время, и его нужно было чем-то заполнить. Павлин закрыл окно, за которым стояла прекрасная весенняя ночь со всеми своими кошмарами, и потянулся над чистым свитком.

«Командиру Марку Ульпию Траяну, в Иудею, — вывел он первые слова. — Здесь в Риме дела обстоят хорошо…»

«…Итак, — писал Марк, — данный автор приходит к умозаключению, что единственным решением, способствующим процветанию империи, Сената и народа римского, является система усыновленных императоров.»

Он положил перо и откинулся на спинку кресла, массируя затекший большой палец. Час был поздний, и большинство домочадцев уже спали. Он же писал вот уже три часа.

— И зачем только? — спросил он себя вслух. Император запретил ему печатать философские трактаты.

— Политические умствования способствуют распространению в народе вольномыслия, — темные глаза холодно смотрели на него в упор. — Я вынужден предупредить тебя об этом, заботясь о твоем сыне, однако если ты и в следующий раз опубликуешь свои советы о том, как надлежит управлять моей империей, тебе ждет мое неодобрение.

Finis.

Марк сгреб готовые свитки и засунул их в ящик стола.

— Ты можешь запретить мне публиковать мои труды, господин и бог, но ты не можешь запретить мне писать. Даже богу такое не под силу.

— Отец?

Марк поднял глаза и увидел в дверном проеме детскую фигурку.

— Тебе давно пора спать, Вибия Сабина.

— Я не могла уснуть. Мне можно войти? — спросила разрешения девочка и бочком вошла в библиотеку.

— Конечно.

Сабина пробежала через всю комнату и вскарабкалась отцу на колени. Восемь лет. А такая махонькая. Такая крошечная. Дочь напоминала ему птичку: тонкие косточки, остренькое личико, пышные каштановые волосы, волнами ниспадающие на спину. Он убрал ей за ухо прядку волос, и пальцы его ощутили биение жилки у нее на виске.

— Очередной припадок?

Девочка пожала плечиками. Она хоть и крошечное, однако гордое создание, его дочь — даже в отношениях к нему. И ни за что не признается, что какое какой-то механизм в ее хилом тельце давал сбой, и оно начинало извиваться в корчах.

— Ты принимаешь свое лекарство.

— Оно мне не помогает, отец.

— Тогда мы обратимся к другому лекарю.

— Он просто скажет мне пить гладиаторскую кровь. Считается, что этим можно излечить падучую. Помнишь, того мальчишку-раба по имени Викс, который сказал мне…

— Мы живем в просвещенный век, моя дорогая, и я не позволю тебе пить гладиаторскую кровь. Полагаю, она не слишком приятна на вкус.

— Отец, я больше не хочу ходить к лекарям.

Марк погладил ей волосы.

— Давай поговорим об этом чуть позже.

— Я люблю тебя.

Сабина доверчиво закрыла глаза, и Марк ощутил легкий укол совести.

— Я не достоин Сабины. Я плохой отец — и тебе, и Павлину.

В дочери не было ничего от Лепиды, зато было что-то от Павлина — тот же недоверчивый, но открытый взгляд. Павлин, как и положено сыну, раз в несколько месяцев приходил их проведать, и, как и Сабина, всякий раз морщился, стоило кому-то произнести имя Лепиды. Марк как мог, старался держать дочь подальше от общества матери, чего не смог сделать по отношению к Павлину. Интересно, как поступил бы на его месте его дед-император? Что сделал бы любой уважающий себя человек ради своих детей?

Стал бы наблюдать, как они постепенно увядают, или же уничтожил одним ударом?

Марк нащупал еще один свиток, задвинутый в дальний угол ящика — длинный свиток, им же собственноручно плотно скрученный и помеченный словом «Свидетельства». На нем были записаны многочисленные свидетельские показания рабов, подтверждения неблаговидных поступков Лепиды за все эти годы. Увы, показаний рабов может оказаться недостаточно. Любой судья скажет вам, что рабов нетрудно запугать, особенно жестокому хозяину.