Книга Вилла "Аркадия" - Джоджо Мойес

Жаль, конечно, что ты узнал о моем положении от Вирджинии. Я сама хотела тебе обо всем рассказать, честно, но это оказалось слишком сложно. Кстати, что бы эта злобная корова ни говорила, ребенок не от доктора Холдена. Прошу, Джо, поверь. И сделай так, чтобы остальные тоже об этом узнали. Мне все равно, что ты скажешь.

Скоро напишу тебе.

Лотти

* * *

Ночь для рождения ребенка была не самая подходящая. Хотя, как позже думала Лотти, вряд ли для нее вообще нашлась бы подходящая ночь. Она даже не подозревала, что способна выносить такую адскую боль. Ей казалось, что эта боль ее развратила, как будто была непорочная Лотти и Лотти, познавшая нечто столь ужасное, что ее разрывало на части, калечило на всю оставшуюся жизнь.

Вечер, однако, она начинала почти спокойной, лишь слегка раздраженной, как ласково выразилась Аделина. Ей надоела собственная неуклюжесть, жара, отсутствие сил и то, что она больше не могла надеть ни одну вещь, кроме экстравагантных просторных халатов Аделины и рубашек, забытых Джорджем. Аделина, наоборот, предыдущие три дня провела в хорошем настроении. Она послала Джорджа на поиски Френсис. Поручила не просто передать письмо, а привезти ее во Францию. Аделина верила, что нашла способ вернуть Френсис, заставить ее почувствовать себя любимой, не предавая при этом собственную вечную любовь к Константину. «Но тебе придется разговаривать со мной, – писала Аделина. – Можешь уйти навсегда, если по-прежнему считаешь, что мне нечего тебе сказать, но тебе придется разговаривать со мной».

– Джордж не примет «нет» в качестве ответа! – воскликнула она, довольная своим решением. – Он может быть очень настойчив.

Лотти, вспомнив Селию, кисло пробурчала:

– Знаю.

Джордж не желал возвращаться в Англию. Он хотел остаться на День Бастилии. Но, не в силах отказать Аделине, решил, что хотя бы оставит вместо себя на праздники замену. Несколько минут он рассматривал кандидатуру Лотти, затем, видимо, передумал, увидев ее высунутый язык, и обратился к Си, поэту, чтобы тот сделал фотографии для него новой цейсовской камерой. («Круто», – согласился Си.)

– Игра стоит свеч, – сказала Аделина, целуя на прощание Джорджа.

Лотти слегка удивилась, заметив, что это был поцелуй в губы.

Семьдесят два часа спустя Лотти думала, что уже никогда и ничему не удивится в своей жизни.

Она лежала в кровати, почти не ощущая жары. Вокруг летали комары, привлеченные запахом крови. Боль все еще тихо напоминала о себе, но она не сводила глаз с крошечного безупречного личика перед собой. Дочка как будто спала, – во всяком случае, глазки были закрыты, но ротик шептал в ночи маленькие секреты.

Впервые в жизни Лотти испытывала подобное: неуемную радость, пришедшую после неописуемой боли, и неверие, что она, простая девушка, Лотти Свифт, которая даже больше уже не существовала, смогла создать нечто столь совершенное, столь прекрасное. У нее появилась причина жить – самая весомая из всех, что можно только вообразить.

Она похожа на Гая.

Она похожа на Гая.

Лотти наклонила голову к дочке и заговорила очень тихо, чтобы только она одна услышала:

– Я стану всем для тебя. Ты ни о чем не будешь жалеть. И у тебя будет все. Обещаю, я сделаю все, чтобы ты не знала нужды.

– У нее кожа цвета камелий, – сказала Аделина, и на глаза ее навернулись слезы.

И Лотти, которой никогда не нравились все эти Джейн, Мэри и любые другие имена из журналов Аделины, дала имя своей дочери.

Аделина не ушла спать. Вскоре после полуночи дом покинула мадам Миго, утром должен был приехать Джордж – возможно, с Френсис. Все равно отдохнуть не удастся. Они просидели вместе ту первую долгую ночь: Лотти, удивленная и радостная, Аделина, тихо дремавшая в кресле рядом. Время от времени она просыпалась и гладила невероятно мягкую головку ребенка или руку Лотти, как будто поздравляя.

На рассвете Аделина с трудом подняла из кресла затекшее тело и объявила, что приготовит чай. Лотти, все так же державшая ребенка на руках и давно хотевшая горячего сладкого чая, обрадовалась: стоило пошевелиться, как ее тут же пронзала боль, начиналось кровотечение, спазмы напоминали об ужасных часах, проведенных в муках. С затуманенным взором, но счастливая, несмотря ни на что, она подумала, что хорошо бы никогда не покидать постель.

Аделина открыла ставни, впуская яркий голубой рассвет, и потянулась, подняв обе руки, словно салютуя. Комнату заполнили мягкие тени и звуки: на холм медленно взбирались коровы, кукарекал петушок, и все это сопровождалось стрекотанием сверчков, словно крошечных заводных механических игрушек.

– Там прохладнее, Лотти. Чувствуешь ветерок?

Лотти закрыла глаза и подставила лицо ласковому бризу. На секунду ей почудилось, что она снова в Мерхеме.

– Теперь все будет хорошо, вот увидишь.

Аделина повернулась к ней, и в какой-то момент Лотти подумала, что ничего прекраснее в жизни не видела: похоже, сказались слабость и усталость. Лицо Аделины сияло, пронзительные зеленые глаза излучали нежность и нехарактерную для нее уязвимость после всего, чему она недавно стала свидетелем. Лотти, глотая слезы, не в силах выразить внезапно нахлынувшую любовь, лишь протянула дрожащую руку.

Аделина взяла ее и поцеловала, потом прижала к прохладной гладкой щеке:

– Ты счастливица, дорогая Лотти. Тебе не пришлось ждать всю жизнь.

Лотти взглянула на спящую дочь и окропила тяжелыми слезами горя и благодарности светлую шелковую шаль.

Тут до них донесся шум приближающейся машины, и они, как перепуганные дикие зверьки, вскинули голову. Не успела хлопнуть дверь, как Аделина встрепенулась.

– Френсис! – воскликнула она, на время позабыв о Лотти, и наскоро попыталась пригладить растрепанные волосы, одернуть помятое шелковое платье. – Боже мой, у нас ведь не осталось еды, Лотти! Что мы дадим им на завтрак?

– Я уверена… Она согласится немного подождать… Как только узнает… – Лотти было абсолютно наплевать на завтрак. Ее малышка зашевелилась, взмахнула крошечной ручкой.

– Да-да, конечно, ты права. У нас есть кофе, со вчерашнего дня осталось еще немного фруктов. Скоро откроется булочная – я схожу, как только они устроятся. Быть может, они захотят поспать, если ехали всю ночь…

Аделина суетливо закружилась по комнате; привычная вальяжность уступила место какому-то детскому волнению, неспособности угомониться или сосредоточиться на чем-то одном.

– Думаешь, справедливо с моей стороны просить ее об этом? – внезапно произнесла Аделина. – Думаешь, я поступила эгоистично, заставив ее вернуться?

Лотти, онемев, сумела лишь покачать головой.

– Аделина! Ты здесь? – нарушил молчание громкий голос Джорджа, прозвучавший в доме как выстрел.