Книга На новой земле - Джумпа Лахири

— Езды? Туда надо ехать на машине?

Я кивнул, и она разочарованно покачала головой.

— Здесь никуда не сходить без машины?

— Вообще-то нет. А вы водите машину?

Она опять помотала головой.

— Да это не сложно. Я уверен, что вы сможете научиться.

— О нет, — сказала Читра таким тоном, будто езда на машине была ниже ее достоинства. — Я не хочу учиться.

— Ну ладно, я скоро вернусь, — сказал я. Девочки так и впились в меня своими черными глазами, и, помедлив, я спросил их: — Хотите поехать со мной?

— О да, очень, — выдохнули они одновременно и повернули головы к матери. Читра кивнула, и их как ветром сдуло с дивана.

Я пошел назад в гостевую комнату взять ключи от машины и кошелек, а когда вернулся, девочки уже стояли в холле, одетые в одинаковые красные парки, которые, видимо, купил им по приезде отец. Толстые молнии и ярко-красный нейлон курток совершенно преобразили их — теперь они выглядели как нормальные американские дети. Они залезли на заднее сиденье, пытаясь расчистить себе место среди пустых банок из-под колы, газет, книг и кассет.

— Прошу прощения за бардак, — пробормотал я, перегнувшись через них и сметая весь мусор на пол.

Я помог им застегнуть ремни безопасности, разогнулся и увидел Читру, которая стояла на крыльце, озабоченно глядя на нас. Она вверяла своих драгоценных детей мне, совершенному незнакомцу, не зная ни куда я их повезу, ни что ей делать, если мы не приедем назад. И все же она выдавила из себя улыбку. Я уже отжал сцепление, собираясь развернуться, как вдруг Читра снова высунулась из-за двери.

— А со мной все будет в порядке?

— То есть как?

— Ну, здесь безопасно оставаться дома одной?

— Ну конечно! — сказал я, понимая, что она остается в доме одна в первый раз. Я чуть не рассмеялся. — Наслаждайтесь свободой.

— Она не позволяет нам выходить из дома, — сказала Пью. — Не позволяет выходить одним.

— Она боится, потому что здесь нет соседей, — добавила Рупа.

— И она боится, что мы упадем в бассейн.

Я не знал, как реагировать на такие глупости, поэтому ничего не сказал, просто развернул машину и повел в сторону города. Ближайший «Данкин Донатс» был в пятнадцати минутах езды, но, когда мы подъехали к нему, мне показалось, что девочки еще не накатались. Да и самому мне было неохота останавливаться, поэтому мы пролетели мимо него к следующему городку, куда мы с мамой ездили на пляж, когда она чувствовала себя лучше обыкновенного. Для этого надо было выехать на шоссе, и я хорошенько разогнался на пустынной дороге, отчего мне стало немного легче. Девочки не задавали вопросов, просто смотрели каждая в свое окно и, похоже, не чувствовали дискомфорта от нашего молчаливого путешествия. Я въехал в город и свернул на дорогу, с которой была видна серая лента океана. Я указал на нее Рупе и Пью, но они ничего не ответили.

— Ну что же, мы можем или заехать на «драйв-ин», — сказал я, — или пойти внутрь. Как вам больше нравится?

— А как лучше? — спросила Рупа.

— В «драйв-ин» я возьму себе кофе, не выходя из машины, и выпью по пути домой. А можем просто зайти в кафе и посидеть там.

Рупа проголосовала за «драйв-ин», Пью — за то, чтобы зайти в кафе.

— Ну ладно, тогда сделаем так, — предложил я, — сначала давайте зайдем в кафе, а по дороге назад заедем в «драйв-ин». Идет?

Похоже, девочкам понравилось, что они смогут побывать и там и там, и они вылезли из машины и, взявшись за руки, пошли через парковку к стеклянным дверям. «Данкин Донатс» был частью торгового центра, построенного вокруг небольшой площади, служащей парковкой. Здесь был винный магазин, небольшая гостиница и еще один магазинчик, где продавали игрушки и пиротехнику. Парковка была забита машинами, видимо, предпраздничная суета уже охватила Америку. Однако в кафе было совсем пусто, лишь играла рождественская музыка, непривычная для ушей Рупы и Пью. Я заказал себе кофе и спросил девочек, что им купить. Обе встали на цыпочки, у Рупы от напряжения даже открылся рот, а язык чуть-чуть свесился набок, как у собаки. Все равно им снизу витрина была не видна, и я предложил взять Пью на руки. Когда я сказал это, она просто подняла руки кверху, чтобы мне удобнее было поднять ее, не отрывая взгляда от заветных пончиков. Она оказалась тяжелее, чем я думал, и я посадил ее на прилавок.

— А тебе какой д-о-н-а-т-с больше нравится, КД?

— «Бостонские сливки».

— Тогда я тоже такой буду.

— И я, и я, — страстно зашептала Рупа.

— Тогда дайте нам три, — сказал я девушке за прилавком.

Мы устроились за столиком у окна, я — с одной стороны стола, мои сводные сестры — с другой. Они с энтузиазмом принялись за пончики, не останавливаясь, пока не съели все до крошки. В то же время они беспрерывно болтали с набитыми ртами, обмениваясь впечатлениями, которых мне было не понять, хихикали, вертелись и подталкивали друг друга локтями. Я тоже съел свой донатс, удивляясь, насколько их рты меньше моего, насколько дольше им пришлось жевать вязкое тесто. Я смотрел на этих двух индийских девочек и думал о том, что, с одной стороны, у меня с ними нет ничего общего, но с другой — мы с ними очень похожи. Дело даже не в моем отце и не в его женитьбе на их матери. Просто они тоже не по собственной воле приехали в США в сознательном возрасте, когда невозможно не испытать шок от полной перемены образа жизни. Может быть, они не так ясно запомнят это время, как я запомнил те два ужасных месяца, что мы провели в вашем доме, но тем не менее они не забудут его. Это — во-первых. Во-вторых, они, как и я, потеряли одного из родителей и теперь вынуждены мириться с заменой, которая им, возможно, не нравится. Мне стало интересно, помнят ли они своего покойного отца, ведь, когда он умер, Пью, должно быть, было лишь около пяти лет. Даже я стал забывать маму, тысячи дней, проведенных вместе, постепенно сузились до дюжины оставшихся в памяти привычных картинок. И мне повезло больше, все-таки мама пробыла со мной почти до восемнадцати лет. Это знание смерти, пережитое сильное горе явно присутствовало в обеих сестрах, просто сложно выразить словами, в чем именно. Что-то в настороженной манере держаться? Или в молчании, в их странно-заторможенных реакциях? Они были отмечены той же печатью, что и я, хоть и не разучились смеяться.

— Ну что, понравилось? — спросил я.

Они с энтузиазмом закивали головами, а Пью вдруг сказала:

— Еще один зуб шатается. — Она открыла рот и подвигала языком крошечный нижний зуб, измазанный шоколадом.

Кофе был слишком горяч, поэтому я снял крышку с бумажного стакана и поставил его на стол остудиться. Пью смотрела в окно на снующие по парковке машины. Рупа не сводила глаз с выставленных на витрине пончиков, взгляд ее блуждал по огромным термосам с кофе прозрачным емкостям, в которых бурлил охлажденный пунш.