Книга Среда обитания - Михаил Ахманов

Яркая вспышка, ослепительный блеск, и мы прошли сквозь купол.

Мы не почувствовали ничего – эта радужная пленка была тоньше паутинной нити и ни на миг не задержала нашего движения. Только что мы парили под ней, у желтого пятна, чей цвет еше не перешел в зеленый, и вдруг после вспышки желтое прыгнуло сразу к голубому – или, может быть, к синему? Я не могу описать этого оттенка, ибо подобного в жизни не видел и не знаю подходящих слов. Сине-голубая бесконечность? Но в ней было и серое, и белесоватое, и золотое, и розовое… В ней были все цвета, какие только можно вообразить, и что-то сверх того, что-то невообразимое, непредставимое – ведь всякая вещь имеет форму и предел, а Это не имело ни формы, ни предела.

Я услышал, как вздохнула – или всхлипнула?.. – Эри, как торжествующе завопил Дакар, как заклекотало непослушное горло Дамаска, силясь протолкнуть слова. «Чтоб мне на компост пойти… – ошеломленно выдохнул Хинган. – Ну и штука! Побольше купола, а, Крит?» Он дернул меня за рукав, но я не мог ему ответить, не мог оторваться – я смотрел и смотрел, стиснув пальцы на плече Мадейры. Кажется, блюбразер плакал, повторяя снова и снова: «Мы это сделали… Мы все-таки это сделали!»

Поднявшись, Дакар наклонился над Хинганом:

– Посади машину! Где хочешь посади, но только побыстрее! Иначе ваши восторги закончатся в груде обломков и переломанных костей!

Он был прав. Любуясь небом, нельзя забывать о земле.

Устье колодца охватывала тетрашлаковая стена чудовищной толщины, не кольцо, а нечто более сложной конфигурации – квадрат с закругленными углами и овальными выемками. Мы парили над ней у самой стенки радужного пузыря, который возвышался над скафом еще метров на триста. Верхняя часть стены, ровная и гладкая, была идеальной посадочной площадкой; здесь мы могли осмотреться, передохнуть и прийти в себя после первого свидания с небесами. Впрочем, не только с ними, но и со всей огромностью Мироздания, простиравшегося вокруг, не заключенного в стены, не ограниченного лесом жилых стволов и куполом из кристаллита. Все так странно, так необычно! Эту необычность нужно было осознать, смириться с ней, привыкнуть и только потом двигаться дальше.

Хинган приземлил машину в двадцати шагах от силового экрана и на большом расстоянии от внешней кромки стены. Мне показалось, что там, у самого края, находятся какие-то сооружения вроде бесформенных насыпей, каменных груд или холмов, но разглядеть их в деталях не удавалось – верх стены был широким, как площади в центре Мобурга. К тому же безбрежность пространства обманывала меня, смещала перспективу – я не мог сказать, на каком расстоянии эти холмы и оценить их размер.

Мы вышли из скафа – все, кроме Мадейры. Мой приятель, навьюченный записывающей аппаратурой, остановился в проеме люка, зажмурил глаза и стиснул ладонями виски; его дыхание было тяжелым, частым и неровным. Но, очевидно, каждый из нас, если не считать Дакара, испытывал неприятные ощущения – ноги дрожали, голова кружилась, непривычные запахи плыли в воздухе, а сам воздух был непохож на тот, которым дышат в куполах, – слишком теплый и слишком влажный, с отчетливым привкусом пыли. К тому же он двигался! Я чувствовал, как его потоки овевают меня то слева, то справа, то со спины, скользят по лицу и шарят прохладными пальцами у ворота брони. Прохлада странным образом соединялась со зноем – сверху, с неба, струился жар от ослепительного круга, который было невозможно разглядеть. Солнце? Да, конечно, солнце! Такое, каким описывал его Дакар.

Озираясь и переглядываясь, мы стояли около машины; над нами, закрывая половину небосвода, гигантским куполом горбился радужный пузырь. Дамаск окаменел, запрокинув голову, взирая на нечто пушистое, белое, плывшее в небе между землей и солнцем; Хинган вполголоса ругался, поминая манки, тараканов, крыс и все их испражнения; Эри спрятала лицо на груди Дакара, а тот стоял неподвижно, улыбался, щурился и поглаживал ее плечо. Из нас шестерых лишь он один сохранил полное самообладание.

Эри отстранилась, и я увидел, что она бледна, однако спокойна. Дакар шагнул к машине, взял в обе руки ладонь Мадейры, потянул к себе, заставив блюбразера покинуть скаф; он вел его осторожно, ласково, как медик-воспитатель несмышленого ребенка в инкубаторе.

– Можете открыть глаза, но не смотрите сразу вверх – солнце ослепит вас с непривычки. Видите, небо… и белые массы, плывущие в нем… и солнечный свет…

– Белое… что?.. – спросил Мадейра слабым голосом.

– Облака, перистые облака, легкие, воздушные. Если климат не изменился, сейчас лето. Не знаю, где мы – мы просто не можем находиться в тридцати мегаметрах от Мобурга, но я бы сказал, что это северные широты. Не тропики и не субтропики и даже не юг России, а где-то между Москвой и Петербургом.

– Мне это ничего не говорит, – пробормотал Мадейра, все еще цепляясь за Дакара. Облачная пелена затянула солнце, и мой приятель рискнул приподнять голову. – Там, такое яркое, огненное… Солнце, да?

– Солнце. Наша звезда, в ста пятидесяти миллионах километров от Земли. Конечно, если это Земля, и ее диаметр не увеличился в сотню раз.

Через несколько минут мы пришли в себя, головокружение прекратилось, ноги не дрожали, и воздух уже не казался таким непривычно жарким и густым. Поглядев налево и направо, я решил, что прежде всего нужно исследовать окаймлявшую колодец стену. Во-первых, она была у нас под ногами, то есть являлась самым ближайшим объектом, а во-вторых, здесь, на высоте, на гладкой и привычной тетрашлаковой платформе, мы ощущали себя в безопасности.

– Эри и Дакар, обойдите силовой экран, – распорядился я. – Хинган с Дамаском продвинутся к правой оконечности холмов, а мы с Мадейрой возьмем левее, рассмотрим каменную груду посередке и снимем панораму местности. Всем все ясно?

– Где ты видишь холмы? – спросил Дакар.

– Вон там, у самого края. Какие-то нагромождения, похожие на кучи обломков.

– Скорее развалины, чем холмы, – заметил он, присматриваясь.

– Тем интереснее их изучить. Я думаю…

Слепящая вспышка за спиной прервала меня. Мы повернулись, готовые отразить нападение, но к нам никто не приближался ни по земле, ни в воздухе. Вспыхнул радужный пузырь – над дальней, невидимой его стороной один за другим вставали фонтаны, рассыпаясь цветными искрами. Алое, золотистое, фиолетовое сияние выплескивалось на высоту километра, переливалось и дрожало, потом вершина световой колонны выпускала десяток длинных лепестков, изгибавшихся над силовым экраном и падавших вниз. Пузырь тут же реагировал на них – разводы, бежавшие по его поверхности, делались более яркими, насыщенными оттенками и двигались теперь гораздо быстрее. Чудное, великолепное зрелище! Но оценить его мешала тревога – мы не понимали, что происходит.

– Словно солнечные протуберанцы… – зачарованно прошептал Дакар.

– Откуда они взялись?

– Не имею понятия, Крит. Взрывы видел, и атомные, и обычные, но это на взрыв не похоже, совсем не похоже. Такой роскошный фейерверк!