Книга Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

— В… в этом месте мне сказали, что ваша фамилия Примби.

— Альберт-Эдвард Примби… Не знаю…

Некоторое время он размышлял, затем снова заговорил:

— Помню, что долгое время я верил, будто я — Альберт-Эдвард Примби, никчемность, маленький человек, влекущий скудную жизнь в прачечной. В прачечной с большими голубыми фургонами. Свастика. Вы и вообразить не можете, какую жалкую убогую жизнь вел этот Примби. И тут я внезапно подумал, что не могу, никак не могу быть Примби и одновременно обладать бессмертной душой. Либо нет Примби, подумал я, либо нет Бога. Невозможно, чтобы они существовали оба. Это ставило меня в тупик и очень тревожило. Потому что я был… и был Примби. Думать у меня не очень получается: задумаюсь, и вот уже словно грежу наяву. Ну и тут пришло доказательство… возможно, я слишком уж ухватился за то, что мне было сказано, счел достаточным. Но Саргон, несомненно, был великим царем, великим! А я — маленький, слабый, не очень умный. Когда служители и санитары запугивали меня, скверно со мной обходились, я не вел себя, как вел бы великий царь, и когда я видел, как они жестоки с другими… другими пациентами, я не вмешивался. Но все равно я продолжаю думать, что я некто иной, а не Альберт-Эдвард Примби, кем я был прежде. Некто более значимый, некто лучше. Но когда я думаю о том, кто я, мысли у меня мешаются и я очень устаю. Может быть, когда я отдохну день-другой, мне будет легче думать обо всем этом.

Бесцветный голос замер, но синие глаза по-прежнему безмятежно смотрели на небо.

Бобби некоторое время молчал. Потом сказал:

— Я видел, как с людьми обращались жестоко. — А потом добавил: — И я ведь посильнее вас.

Саргон ничего не ответил. Казалось, он не слышал. Бобби встал.

— Вам надо хорошенько отдохнуть. Тут вы в полной безопасности. Если мы проведем тут две недели и нас не потревожат, вас вообще уже нельзя будет отослать в то место. Вам удобно?

— Чудесная кровать, — сказал Саргон.

Но какой чудесной ни была кровать, этого было мало, чтобы исцелить больную грудь Саргона. Вечером он выглядел совсем плохо. Ночью его одолел кашель, и кашлял он так мучительно, что Бобби пошел к нему. Утром он был очень вялым и не хотел есть. Бобби сидел внизу в гостиной и работал над кипой писем к Тетушке Сюзанне, которые переслал ему Билли. Он подумывал, не вызвать ли Тесси ухаживать за больным, но для нее не нашлось комнаты. Миссис Пламер настаивала на докторе, он отделывался отговорками, и в конце концов она сама вызвала молодого человека, который только-только начал практиковать там. Бобби выдержал жуткую беседу с ним, но молодой врач вроде бы ничего не заподозрил. В целом он даже успокоил их. Легкие обложены, но ничего хуже. Надо следить, чтобы Саргон был укрыт потеплее и принимал то да се. В сиделке особой нужды нет. Следите, чтобы ему было тепло, и давайте ему лекарства.

Поздно вечером Бобби поднялся к нему пожелать спокойной ночи. Саргону стало получше, и он разговорился.

— Я все думаю о Кристине-Альберте, и мне хотелось бы ее увидеть. Увидеть и рассказать ей, какие мысли мне про нее приходили. Очень любопытные мысли. Может, я для нее значу не так много, как она полагает. Но больше всего я хочу поговорить с ней о молодом человеке, который мне очень не нравится. Как его зовут? Когда я последний раз был в Лонсдейлском подворье, она с ним танцевала.

— В Лонсдейлском подворье!

— Да-да, конечно. Я совсем забыл. Дом восемь в Лонсдейлском подворье на Лонсдейл-стрит в Челси. Но мысли у меня мешаются, и я не знаю, что мне ей сказать, даже если она приедет.

Бобби тут же записал адрес.

— И у вас есть только эта Кристина-Альберта? — спросил он.

— Только она. Двадцать всего. Совсем еще ребенок. Мне не следовало оставлять ее одну. Но со мной произошло что-то вроде чуда… словно весь мир распахнулся. И все остальное вдруг показалось обыденным и ничтожным.

10

«Со мной произошло что-то вроде чуда, словно весь мир распахнулся».

Бобби записал и это. И он допоздна сидел перед огнем в гостиной, обдумывая эти слова и обдумывая телеграмму, которую надо будет утром послать Кристине-Альберте. Завтра ему придется сообщить, кто он такой и чем объясняется его неслыханное вмешательство в дела семьи Примби. Ему самому это было далеко не ясно, а завтра ему предстоит объяснить, вероятно полной негодования молодой девушке, чем ее отец настолько завоевал его симпатию и завладел его воображением, что он решился на подобную эскападу. И он вынужден был заняться самоанализом. Он поймал себя на том, что исследует собственные побуждения и собственное мировосприятие.

Он так хорошо знал и понимал это ощущение «словно весь мир распахнулся». Но еще больше ему было знакомо ощущение мертвой пустоты жизни, его порождавшее. У него, считал он, это постоянное недовольство обыденностью, эта потребность в чем-то неведомом и грандиозном, явились следствием крушения его ожиданий от жизни, которое принесла война. Субъективный аспект перенапряжения нервов. Но не могла же война заставить этого маленького совладельца прачечной, так сказать, эмигрировать из самого себя, отправиться на поиски фантастического вселенского царства. Нет, за этим кроется что-то куда более фундаментальное, чем случайность войны. Наверное, это нормальная потребность людей оторваться от безопасности и комфорта.

Он взглянул на груду писем Тетушке Сюзанне, на материал для следующего номера «Уилкинс уикли», который он выжал из них, и, встав с кресла, вернулся к работе с освежившейся мудростью. Он писал: «Едва человек удовлетворит свои насущные потребности, обретет уверенность в пище, одежде и крове, как он оказывается под воздействием более великого императива и отправляется на поиски тревог и трудностей. А потому я не стану отговаривать «Кройдона» от желания стать миссионером в Западной Африке, несмотря на его религиозные сомнения и особое чувство, которое вызывают у него люди с черной кожей. Такое место, как остров Шерборо, несомненно, обеспечит ему хорошую, крепкую, укрепляющую и облагораживающую систему тревог и трудностей. Белый, бросив вызов западно-африканскому секретному обществу, навлекши на себя его вражду, уже не будет располагать временем для болезненного самокопания. Ему вряд ли будут выпадать скучные минуты…»

Он перестал писать.

— Звучит иронично, — сказал он вслух. — И не совсем в духе Тетушки Сюзанны. — Он поразмыслил. — По временам мои мысли меня не слушаются. Сегодня я не в настрое.

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они заподозрили Тетушку Сюзанну в иронии. Нет! Это не годится. Он зачеркнул написанные пять предложений и отбросил лист. Потом притянул к себе тот, на котором сочинял телеграмму, чтобы наследующее утро отправить ее «Примби, 8, Лонсдейлское подворье, Челси». Он перечел все варианты. Последний гласил: «Ваш отец безопасности но сильная грудная простуда присмотром Рутинга коттедж Майрсет Димчерч желает видеть вас необходима осторожность возвращение надзор повлечет фатальные результаты удобная станция Хайд вас может встретить такси если телеграфируете вовремя но не знаю вас лично я высокий худощавый брюнет Рутинг».