Книга Викинг. Последний Конунг - Тим Северин

– Не беда! – крикнул он. – Падение означает, что судьба уже в пути, – и въехал в кольцо щитов.

Но многие в его войске были смущены и напуганы.

На своем скромном вьючном пони я оказался вместе с конниками в середине оборонительного круга. Я огляделся, ища, у кого бы одолжить оружие. Но все были заняты, следя за врагом. Харальд, Тости, Стюркар и два отряда по два десятка конников в каждом – вот и все, что у нас было, чтобы заткнуть бреши в стене щитов; остальная наша рать была пешей. Напротив, первая волна английского войска, надвигавшаяся на нас, состояла целиком из конницы хускарлов, вооруженных длинными копьями и пиками.

Очевидно, безумная храбрость одинокого защитника на мосту заставила англичан насторожиться. Полем битвы служило обширное пастбище, полого спускающееся к реке, – это открытое пространство превосходно подходило для конницы, но английские всадники не спешили нападать. Они подъехали легким галопом, остановившись за пределами досягаемости, на пробу ткнули копьями в нашу стену щитов, потом повернулись и ускакали. Не случилось ничего похожего на то, чему я был свидетелем в Сицилии, когда византийские катафракты уничтожили сарацин, или на тот сокрушительный натиск, который отрабатывали на моих глазах тяжелые конники норманнов. Английская конница просто подошла, завязала бой, а потом откатилась.

На мгновение я был сбит с толку. Почему англичане не атакуют по-настоящему? Гарольд Годвинсон должен был увидеть, что мы послали гонцов за подкреплением. Как только прибудут свежие войска, англичане утратят свое преимущество. Чем больше я думал, тем меньше понимал замысел Годвинсона. Только после пятого, а то и шестого наскока английской конницы я начал смекать, что происходит. Хускарлы вознамерились взять нас измором. Каждый раз, когда они подъезжали и втягивали в драку передние ряды, несколько наших воинов выбывало из строя, серьезно раненых или убитых, в то время как англичане отъезжали по сути без ущерба. Стена щитов постепенно слабела, все большему числу воинов из внутреннего круга приходилось выходить вперед и заполнять бреши. Заняв круговую оборону, Харальд и Стюркар утратили возможность направлять битву. Боем управляли англичане. И они решили обескровить нас до смерти.

Долгий жестокий день длился, наш круг медленно сжимался, а люди внутри него под палящим солнцем все больше страдали от жары и жажды. Англичане же, напротив, напившись воды из реки, шли в атаку, когда им хотелось. Скоро они объезжали вкруг стены щитов почти с небрежным видом, выбирая самые слабые места. Наше войско походило на дикого быка в лесу, окруженного стаей волков. Мы только и могли, что стоять и смотреть на противника и защищаться по мере сил.

– Больше я этого не выдержу, – сказал какой-то старый воин-норвежец. Он стоял в переднем ряду и отступил назад, когда пика пробила ему руку, державшую щит. – Дайте мне подойти к этим верховым поближе, и будьте уверены, они полягут здесь костьми. – Он уже перевязал кровоточащую рану и, прежде чем отправиться назад на свое место в щитовой стене, посмотрел на меня. – Нет ли у тебя фляги с водой, старик? У ребят там просто глотки спеклись.

Я покачал головой. Я устал, я чувствовал себя бесполезным – слишком слабым, чтобы сражаться, и измученным сознанием того, что своими неудачами я внес вклад в наше бедственное положение. И вновь раздался боевой клич, и снова конные хускарлы поскакали к нам легким галопом. Стрел, выпущенных им навстречу, на этот раз было заметно меньше. У наших лучников кончались стрелы.

Вдруг передо мной оказался Харальд. В нем было что-то полубезумное. Он обливался потом, пот бежал по его лицу, темные пятна пота темнели под мышками. Его вороной жеребец тоже обезумел: пена текла у него изо рта, на сильной шее, там, где к ней прикасались поводья, выступил белый пот.

– Стюркар! – крикнул Харальд. – Нужно что-то делать. Нужно нанести ответный удар!

– Нет, государь, нет, – ответил воевода. – Нужно держаться, ждать подкрепления. Еще часа два.

– К тому времени мы все умрем, коль не от жажды, так от английских копий! – воскликнул Харальд, бросив взгляд на хускарлов. – Один добрый удар, и мы их разобьем.

Пока он говорил, конь, наклонив голову, попытался сбросить седока. Харальд, гневно взревев, в отчаянье ударил жеребца между ушами мечом плашмя. Лошадь от этого задурила еще больше, взбрыкивая и становясь на дыбы, а Харальд, уже один раз выпавший из седла, пытался совладать с нею. Его свита шарахалась из стороны в сторону, чтобы уклониться от взбесившегося животного. Только мой маленький вьючный пони, усталый после долгой дороги, не двигался с места. Жеребец Харальда промчался мимо, и меня чуть не выбило из седла.

– Убирайся с моей дороги! – рявкнул на меня Харальд, пунцовый от гнева.

Спешившись, я посмотрел ему в лицо и увидел в его глазах блеск сражения. Харальд терял власть над собой, как уже потерял власть над битвой.

Тогда-то и раздался громкий крик нашей рати – нарастающий рев ликования. Они размахивали над головами мечами и копьями, словно в знак победы. Из-за их спин я увидел спины отступающих английских конников. Снова атака хускарлов против стены щитов была отбита, они отходили. Был ли тому причиной гнев Харальда или искреннее непонимание наших, или их сдерживаемое отчаяние просто вырвалось наружу, этого я никогда не узнаю, но зрелище отходящей английской конницы все приняли за бегство, и наша щитовая стена распалась. Наши воины, и старые, и новички, нарушили строй. Они забыли о порядке и стадом бросились вперед, погнавшись за отступающими англичанами, крича тем, чтобы они вернулись и приняли бой, а потом рассыпались веером и бросились к английской пехоте, которая стояла и ждала времени, чтобы ввязаться битву. То была пагубная ошибка. Думаю, что даже тогда Харальд мог бы спасти положение. Он мог бы выехать вперед, показаться перед войском, приказать перестроить стену щитов, и его послушались бы. Но именно в этот решительный момент жеребец Харальда понес. Охваченная страхом лошадь помчалась галопом прямо впереди норвежцев, и все решили, что сам Харальд ведет их в наступление. С той минуты битва была проиграна.

Я с ужасом смотрел на происходящее. Я видел, как норманнские рыцари отрабатывали способ борьбы со стеной щитов, делая вид, что отступают, а потом, повернув, набрасывались на потерявших порядок преследователей, каковых сами же понудили покинуть строй. Но то были учения, а теперь – действительность. Английская конница легко ушла от преследующей ее норвежской пехоты, свернула в сторону и предоставила своей пехоте принять на себя удар норвежцев. Люди Харальда уже были без ног от усталости, когда бросились на английское ополчение, и удар этот был неверен и не действенен. Обе стороны смешались в неистовую кипящую массу, люди рубили, кололи и били. Оба войска действовали бессмысленно и бесцельно, бились только ради того, чтобы нанести друг другу наибольший урон.

Сам Харальд был точно маяк в бурном море. Он восседал на коне, отчаянный разбег которого был остановлен человеческой массой, и было видно, что он дерется как берсерк древности. У него не было ни щита, ни доспехов, но в каждой руке он держал секиру на длинном древке и с одним лезвием – его любимое оружие со времен службы в варяжской гвардии. Он громко кричал от гнева. Каждая его секира была двуручной, но Харальд был таким великаном, что свободно управлялся и одной рукой. Окружавшие его англичане пытались уклониться от яростных стремительных ударов и не успевали отражать их. Я же старался понять, куда движется Харальд, и есть ли какая-либо цель в его безумном продвижении, но не обнаружил никакой цели. Английская конница собралась в стороне и перестраивалась, выжидая подходящего мгновения, чтобы придти на помощь пехоте. Среди конных, как мне показалось, я видел Гарольда Годвинсона, но на таком расстоянии я не мог быть в этом уверен. Сам Харальд не обращал внимания на надвигающуюся опасность. Его боевого стяга, Разорителя Страны, нигде не было видно. В своей безумной гонке он оставил знаменосца далеко позади.