Книга Разоблачение - Кэрол Берг

– Что такое Кир-Наваррин? – Раддоман называл это слово.

– Как ты можешь не знать? Ты из Кир-Зарра, из пэнди гашей. – Ее брови удивленно взметнулись. – Как вор может забыть о том, что он украл?

– Я многое забыл, но это… Мне кажется, что об этом я никогда и не знал.

– Кир-Наваррин – это земля, в которой мы обитали, пока пэнди гаши не изгнали нас оттуда своими заклинаниями.

Пэнди гаш, «невидимые воины» – так демоны называли эззарийцев. Значит, Кир-Наваррин – та земля, путь в которую создает Айф. Души людей, в которые мы не позволяем им входить.

– Прошу вас, моя госпожа, расскажите мне об этом. Я хочу понять.

– Не сейчас. Сначала я покажу тебе это. Вот видишь? – Она подвела меня к группе собак, застывшей среди замерзших цветов. Я узнал в них своих приятелей. Это был тот образец, о котором она говорила. Эти покрытые ледяной коркой псы были мастерски выполнены, вплоть до мельчайших деталей, которые отсутствовали в гулявшей по двору иллюзии. Но ни в иллюзии, ни в скульптуре не было жизни.

Она снова повела меня по дорожке, под арками, оплетенными виноградными лозами со свисающими гроздьями ягод, через блекло-зеленые лужайки, обсаженные по краям призрачно-голубыми цветами. Мы постояли на ажурном мостике, повисшем над замершим прудом. На его поверхность приземлялись, раскинув огромные крылья, белые лебеди. Они будут вечно опускаться на эту воду. Рощицы белых берез стояли в осеннем уборе, их ветки когда-то раскачал ветер – так они и застыли. Здесь было огромное множество деревьев, мхов и водоемов. Все было сделано изо льда. Все стояло неподвижное и молчаливое под плотными облаками. Когда Валлин показывала мне величественный дуб, такой огромный, что в его стволе могло бы разместиться семейство фритян, я плотнее завернулся в плащ, дрожа от холода.

– Что тебя тревожит, Изгнанник? Я думала, тебе нравится мой сад.

– Нравится. Просто очень холодно. Это единственное неудобство.

– Так устроено это место. – Она коснулась шрама на моей щеке своей прохладной рукой, заглядывая мне в лицо своими зелеными глазами. – Этого мне не изменить.

– Но в вас… это не беда. – Я приблизился к ней и поцеловал. Ее губы были холодны, она не двигалась, просто смотрела на меня без всякого выражения. Потом взяла меня за руку и повела по другой дорожке.

Мы обошли весь сад. Валлин ничего не сказала о моем поступке, но я, конечно же, только об этом и думал. Пока я восхищался ее деревьями, цветами, фонтанами и скульптурой, моя плоть горела в огне, грозя расплавить ледяные шедевры моим стыдом, страхом, злостью и сожалением. Стыд, страх и злость можно было объяснить. Она демон. Как я мог так легко забыть об этом? Как низко я пал, как сломлен мой дух, что я поддался обаянию прекрасного лица и добрым словам того, от кого ожидал только зла! А она знала, что я сделаю, она знала, как она ответит на мой поступок. Я не хочу, чтобы со мной играли. Но вот сожаление с трудом поддавалось объяснению. Я сострадал Валлин, видеть ее в этом месте было горько. Я мечтал дать ей что-нибудь от себя, чтобы на ее лице было написано то вдохновение, которое я видел в библиотеке. Это безумие. Она же мой враг.

Я ничего не понимал. Я знал это так точно, как знал собственное имя. Я повторял себе, что должен быть осторожен. Но когда она после нашей прогулки велела мне идти в библиотеку, я побежал за ней, как верный пес, забыв обо всем. Я нашел книгу с дерзийскими преданиями. Она сидела на подушках под хрустальной люстрой, а я устроился на холодном полу. Я сидел, скрестив ноги и придерживая книгу дрожащей рукой, отдаваясь магии слов. Дерзийцы были воинами, но у них было огромное собрание странных романтических историй. Я не осмеливался взглянуть на Валлин во время чтения. Один раз я уже видел ее с глазами горящими вдохновением. Все мои страхи и вопросы ушли, меня больше не интересовали пропавшие воспоминания. Я понимал, что она заведет меня по дороге безумия туда, куда не смогли привести даже гастеи.

ГЛАВА 26

Так я и жил в Кир-Вагоноте. Каждый день по нескольку часов я читал Валлин и ее сменяющим друг друга приятелям. Другие демоны так же восхищались чтением, как и Валлин. Я размышлял над тем, что Меррит рассказывал мне о вине и любви, и решил, что с книгами все обстоит примерно так же. Демоны могли разбирать написанные слова, но им требовался человеческий голос, чтобы эти слова складывались в истории.

Когда мы не занимались чтением, я все равно был рядом с ней. Играл в различные игры: ульяты, шашки, рыцарей и замки, – или бродил с ней по саду, или сидел и слушал, как она играет на маленькой арфе. Кошмарные, скребущие душу звуки никак не сочетались с музыкой ее голоса и звонким смехом. Она заставила меня петь и решила, что мое пение действительно никуда не годится.

– У тебя красивый звучный голос, – сказала она. – Но вот ноты тебя не слушаются. – Она заставляла меня смеяться, и я считал, что прожил день не зря, если и мне удавалось ее развеселить.

Мы говорили о книгах, которые я читал; она просила меня рассказывать о животных и деревьях, землях и народах того мира, откуда я пришел. Она ни разу не спросила о моих друзьях или семье. Это были как раз те вещи, о которых я не смог бы ей рассказать. Я пристрастился бегать по коридорам замка. Она надевала рубаху и лосины и бежала рядом со мной, никогда не уставая, не задыхаясь, не сбиваясь с ритма, все время пытаясь понять, почему я нахожу такое удовольствие в этом занятии.

Мои исследования, то есть мои попытки узнать правду о жизни демонов не сдвинулись ни на шаг. Меня ни с кем не знакомили, не позволяли общаться с друзьями Валлин, никто из них не заговаривал со мной. Валлин запрещала им. Я развлекался тем, что по цвету свечения определял, кто именно из демонов пришел.

Золотисто-коричневый с неровными краями был Сеффид, демон, обожающий игру. Он не обращал внимания на свою форму, забывая сделать то волосы, то уши, то половину одежды. Медленно пульсирующее сине-белое свечение принадлежало Каффере, крепко сложенной женщине с приятными чертами лица, которая всегда лучилась добродушным юмором. Садясь играть с Сеффидом, она заставляла его сначала создавать себе штаны. У Товалль, со светом густого вишневого оттенка, кожа была темнее кожи тридян. Мочки ее ушей были покрыты густыми длинными волосами, тогда как на голове не было ни единого волоса. От ее смеха дрожало пламя свечей, и он был так заразителен, что даже холодные звезды, если таковые существовали за плотной завесой облаков над Кир-Вагонотом, должны были хохотать вместе с ней.

Геннод казался человеком средних лет. Светлые брови и ресницы, холодные глаза, длинный прямой нос, квадратная челюсть, которая не портила бы его так сильно, если бы он хоть иногда улыбался. Его темно-красное свечение пульсировало с такой силой, что я вздрагивал. Он вечно проводил время в беседах с такими же серьезно настроенными рей-киррахами. Он слушал мое чтение, но выражение его лица говорило о том, что делает это он не для удовольствия, а для получения информации. Когда остальные переходили к играм и танцам, этот демон вежливо прощался и уходил.