Книга Особый отдел и пепел ковчега - Николай Чадович

Тщательный осмотр машины не дал никаких результатов, и тогда Цимбаларь, при молчаливом согласии коллег, решил провести негласный обыск квартиры Гукасяна, тем более что её ключи находились в его руках. Ни оружия, ни боеприпасов, ни наркотиков, как на то надеялся Цимбаларь, найти не удалось, зато на антресолях обнаружился полный комплект милицейской формы (с капитанскими погонами), а в бельевой корзине – совершенно пустая женская сумочка, на вид очень дорогая.

Едва Цимбаларь взял сумочку в руки, дивясь красоте лакированной кожи и позолоченной фурнитуры, как амулет хасидов, висевший у него под рубашкой (накануне было решено, что отныне мезузу будет носить лишь тот, кто рискует в любой момент нарваться на Окулиста), шевельнулся, едва не перекрутив те– сёмку.

Скорее всего эта сумочка использовалась убиен– ным Игорем для ношения бетила, и теперь одна иудейская реликвия ощущала незримый след другой.

Срочно вызванная Людочка доставила мезузу в бывшую квартиру Халявкиной. При приближении к тайнику, где когда-то хранился бетил, она реагировала аналогичным образом, сделав полуоборот вокруг своей вертикальной оси.

Вывод был однозначным – амулет хасидов способен опознать любой объект, с которым соприкасался бетил, даже если после этого прошёл достаточно долгий срок.

Кондаков прокомментировал данный феномен следующим образом:

– Это вам не водочный перегар, который выветривается уже на следующие сутки, а немеркнущая аура сверхъестественного вещества. Можно смело считать, что мы совершили эпохальное научное открытие, обнаружив новый тип фундаментального физического взаимодействия, которых до сих пор насчитывалось всего четыре: сильное, слабое, электромагнитное и гравитационное.

– А пятое пусть называется в твою честь: кондаковское, – буркнул Ваня. – Или, ещё лучше, кондаковско-моисеевское. Ведь пророк Моисей тоже приложил к нему руку.

– Интересно, станет ли мезуза реагировать на сам бетил? – Тень раздумья омрачило чистое Людочкино чело. – И если да, то с какого расстояния?

– Это покажет только опыт, сын ошибок трудных, – ответил Цимбаларь. – Но я постараюсь пройти по всем местам, где нынешней осенью видели Окулиста.

Гукасян, надо полагать, догадался, какие тучи собираются над его головой, и повёл себя паинькой – сразу выдвинул версию о том, что приобрёл фальшивые документы лишь ради того, чтобы не подвергаться бесконечным и унизительным проверкам со стороны милиционеров, недолюбливавших кавказских рецидивистов, вину свою безоговорочно признал и выразил готовность понести заслуженное наказание.

Кондаков, имевший громадный опыт следственной работы, пришёл к выводу, что колоть такого тёртого калача бесполезно, а лучше использовать его как наживку. С этим мнением согласились и остальные члены опергруппы.

В отношении Гукасяна ограничились мерами административного воздействия и следующим утром отпустили на все четыре стороны, даже не взяв подписку о невыезде. Он уехал из отдела на машине, напичканной подслушивающими устройствами, сопровождаемый хвостом наружного наблюдения. Его квартирный и мобильный телефон были поставлены на прослушку. Не вызывало сомнений, что, вернувшись домой, Гукасян уничтожит все компрометирующие его улики, а потому милицейскую форму и роскошную сумочку заменили другими, имевшими аналогичный вид и качество. С практически новой сумочкой проблем не возникло (если не принимать во внимание её умопомрачительную стоимость), а вот форму пришлось подвергать искусственному старению, повторяя все потертости и пятна, имевшиеся на оригинале.

Первый вечер после освобождения Гукасян посвятил попойке в обществе двух заказанных по телефону проституток. Весь следующий день подручный Окулиста (а в этом уже никто не сомневался) провёл дома. Камера наблюдения, установленная на крыше противоположного дома, показала, что он спускает в канализацию милицейскую форму, порезанную на мелкие лоскутки. Та же участь постигла и сумочку, на которую он неосмотрительно позарился после убийства Игоря.

За всё это время Гукасян звонил очень мало, ограничившись несколькими ничего не значащими разговорами с ближайшими приятелями, тоже взятыми на учёт. Навели справки и о проститутках, навещавших Гукасяна, но ничего более криминального, чем торговля собственным телом, за ними не водилось.

Отсидевшись какое-то время взаперти, он вышел из дома и, не воспользовавшись машиной, отправился в центр города на общественном транспорте. Всю дорогу Гукасян метался и юлил, стараясь запутать возможную слежку, но делал это на самом дилетантском уровне.

Вблизи Тургеневской площади он остановил первого попавшегося паренька и, сговорившись за сто рублей, позвонил кому-то с чужого мобильника. Этот якобы хитрый приём на деле оказался верхом наивности. Паренька остановили в Уланском переулке, и спустя четверть часа номер телефона, по которому звонил Гукасян, а также примерное содержание разговора стали известны опергруппе, которую сегодня возглавлял Цимбаларь, чьё горячее сердце билось рядом с узорчатым серебряным цилиндриком, наполненным каббалистическими заклинаниями, созданными две тысячи лет назад для того, чтобы напрямую общаться с богом.

Гукасян условился о встрече с неизвестным лицом, чей мобильник был зарегистрирован по несуществующему паспорту и который находился сейчас в зоне действия промежуточной станции сотовой связи, расположенной в районе Останкино. Место встречи было оговорено таинственной фразой: «Там же, где и прошлый раз».

Сам Гукасян, остановив частника, велел ему ехать по проспекту Мира в северном направлении, очевидно тоже имея целью Останкино. Пройдя на территорию Всероссийского выставочного центра, он зашёл в армянский ресторанчик, возле которого человек в бараньей папахе жарил шашлыки.

Немного погодя туда же проследовал и Цимбаларь. Прикрывшись газетой, он расположился в дальнем конце просторного, полупустого зала. Кондакову, Людочке, агентам наружки и даже Ване велено было оставаться на приличном расстоянии снаружи. Если здесь должен был появиться Окулист – не просто убийца, а убийца-чародей, – то ему мог противостоять лишь человек, имеющий чудодейственную защиту.

За соседними столиками волоокие горцы угощали бедовых москвичек красным вином и долмой в виноградных листьях. Родители баловали детишек ншаблитом и багараджем. Худшего места для задержания нельзя было и придумать. Начнись вдруг в ресторанчике стрельба, и эхо от неё достигнет самых высоких инстанций.

Гукасян заказал пряную форель, порцию бораки, копчёное мясо, зелень и графинчик коньяка. В ресторан зашёл человек в папахе, жаривший на улице шашлыки, и, что-то сказав по-армянски, вручил Гукасяну свой мобильник. Тот выслушал краткое сообщение, ответил по-русски: «Понял» – и, сунув мобильник в карман, заспешил к выходу.

Вслед за ним, словно стая волков за оленем, рассыпанным строем потянулись преследователи. Условия для слежки были самые неподходящие – голые деревья, редкие прохожие, осенняя муть.

Пройдя пешком около двух километров, Гукасян повернул к пустырю, на котором возвышалось огромное недостроенное здание, окруженное бетонным забором. Где-то оно уже поднялось чуть ли не вровень с Останкинской башней, а где-то едва достигало пяти-шести этажей.