Книга Человек напротив - Вячеслав Рыбаков

– Согласен, – ответил Симагин, и гость исчез.

Ася ждала.

Рабочий день тянулся невыносимо медленно. Она то и дело ошибалась, все путала. По десять раз переспрашивала одно и то же. Постоянно теряла что-нибудь. Если телефон звонил, прыгала к нему, как тигра, а если его занимал кто-то из своих, готова была из собственной шкуры вывернуться и уж в таком вот окаянном виде, окончательно остервенев, загрызть болтуна. Или болтуныо. Словом, как вполне самокритично констатировала она, краешком сознания наблюдая себя со стороны, налицо все признаки отчаянной юной влюбленности, и только совершенно непонятно, куда при этом девать седые волосы, гастрит, тахикардию, скачущее давление, а также довольно длинную и мало располагающую к новому сотворению кумиров биографию. Но наблюдать-то себя со стороны она еще могла, а вот сделать что-нибудь с собой – уже нет.

Почему-то она была совершенно уверена, что Симагин не подведет. Обещал появиться вчера или сегодня. Вчера не появился. Значит, сегодня.

Домой она неслась. Но по дороге пробежала по магазинам, как встарь, чтобы было чем попотчевать мужика, ежели тот и впрямь соизволит. Смех и грех. Взмокла, как кобыла на скачках. Ну не дура ли ты, Аська, говорила она сама себе, а душа с восторгом пела в ответ: дура, дура! За каких-то два дня, да и видевшись-то, по сути, один вечер, на старости лет по уши втрескаться в собственного бывшего мужа! Не смешно ли? А солнце сверкало и подмигивало: смешно, ага. Ну конечно, смешно! И она смеялась, в мелькающем ритме чикая на потемневшей от времени дощечке приправы для подливки в какой-никакой, а настоящий гуляш. В хлебнице лежал купленный в последнюю минуту заветный кр-рэндель. Пусть мука стала не та, пусть не так вкусно. Я его достану, и на столе все будет как тогда, и он поймет, что все – как тогда. И я – как тогда.

Потом затеяла свирепую высокоскоростную уборку. Перестелила – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – постель, снабдила ее всем свежим. Булькало и шипело на четырех конфорках, ревел пылесос; раковины, ванна и унитаз засверкали, как свежевставленные зубы. Жизнь была прекрасна. Поколебавшись несколько секунд – а вдруг он именно сейчас и позвонит, – все-таки нырнула в душ. Невозможно его встречать так – склеившись от старушечьего своего пота. Нет, невозможно. Невозможно. Как встарь, плясала под тугими горячими струями, полировала кожу мыльной пеной и ошалело представляла себе его ладони – и здесь, и здесь, и вот здесь. И сердце падало, как у двадцатилетней. Вроде еще не очень дряблая. Не слишком жирная. Пригодна к употреблению. Не с кем-нибудь, с кем все равно, а – с возлюбленным. А, Аська? Пригодна? Дошла женщина, чувствовала она. Созрела. Позавчера еще не созрела… хотя… Но теперь уже точно созрела. А если он не догадается? Намекнуть – или это разврат? Или это безнравственно – пытаться самой соблазнить того, кого предала? Может, он испытывает к тебе непреодолимое отвращение, и только долг по отношению к ребенку заставляет его… Она кокетничала, когда думала так. В глубине души она знала, знала точно и наверняка, что он – не испытывает к ней отвращения. Просто в тот раз она еще не созрела. Если бы он попытался что-то… она не знала, как повела бы себя. Скорее всего, вздохнула и уступила бы. Но возник бы некий привкус, будто она платит ему за его обещание помочь.

А сегодня – не возникнет привкус, будто она расплачивается за то, что он что-то… да не что-то, а – самое главное!.. уже выяснил? В один вечер сделал то, чего она не могла сделать несколько месяцев? И авансирует на будущее?

Ох, только бы не начал размышлять на эти темы он. А то с него станется – зайти, чаю выпить скромненько, отчитаться о проделанной работе и ускакать с последним трамваем. И сделать вид, что ему ничего от нее не надо – лишь бы не выглядеть корыстным. Лишь бы его не заподозрили в личной заинтересованности, да еще несколько отличающейся от чисто духовной. А ведь станется. Ох станется! И самой навязываться никак нельзя. Надо, чтоб он хоть как-то дал понять: прощаю. Не просто помогаю, не просто жалею, не просто пришел подставить плечо, а – прощаю. И тогда я честно скажу то, что чувствую теперь сама: а я себя никогда не прощу.

Ох, Аська, размечталась ты не в меру. А если у него молоденьких десяток? Она тщательно вытерлась, выскочила в комнату, показавшуюся после ванной очень прохладной – нет, не звонят. Ни в дверь, ни в телефон. Принялась наскоро унавоживаться косметикой. Ну и физиономия. .. мисс Освенцим. А кожа-то на руках – наждак наждаком. Компания скелетов… Если бы скелетов! Наоборот, вон на боках как трясется, будто жру прям в три горла, а не заглатываю на бегу… Ну и что же, что десять молоденьких? Это было бы только естественно. Что ж ты думаешь, Аська, он так и сох по тебе столько времени? Это тебе не кино сталинских времен. Каким ты был, таким остался – я всю войну тебя ждала… То есть, может, где-то в глубине души даже и сох, он человек душевный – но одно другому не мешает. Если позовет – пойду в одиннадцатые, что уж… а там как-нибудь разберемся. Может, семь-восемь постепенно отсеем; ну а с двумя-тремя – уживемся, ничего. Вновь обратим все свои помыслы к вечному жениху. Ох не женится на тебе женишок твой вечный, Аська, ох не женится! А мы все равно все помыслы обратим! Она улыбалась до ушей, и ерничала, и смеялась над собой – и ничего не могла поделать с оголтелым, бесшабашным счастьем, свалившимся вдруг.

И что мы наденем? Надо серьезно продумать, что мы наденем Для приема высокого гостя. Когда-то ему мини-юбки девчачьи нравились, но извини, Симагин, рада бы… для тебя, родимого, что угодно… но вот в девочки я уже не гожусь никак. Самой жалко, так что не сердись. А вообще-то я твои непритязательные вкусы помню. Постараюсь сейчас, насколько это в моих силах, прийти с ними в соответствие.

Это же надо – третьего дня в это самое время еще не помнила, как его зовут. Сережей обозвала, идиотка.

Все-таки, похоже, я малость сумасшедшая. Хожу-хожу дерево деревом, потом бац по башке. И все извилины уже в другую сторону. И с тем первым так было… ну не хватало только этого! Она даже засмеялась. Теперь забыла, как того звали! Начисто! Погоди, что за бред. Да Боже ж мой, я же Антона в его честь назвала! Ну, Аська, ты ва-аще! Значит, Антоном и звали!

Она едва закончила с увлажняющим кремом – вода наша водопроводная так шкуру сушит, что потом буквально лохмотьями лезешь, будто кислотой ошпарился, – когда телефон зазвонил. Ася будто окаменела. Телефон звонил. Она медленно положила тюбик, забыв, разумеется, навинтить на него лежащую рядом крышечку, и на обмякших ногах потащилась к аппарату. Телефон звонил. Ну вот, подумала она. Ну вот. Он же обещал. И – вот он. А вот я. Она подняла трубку и, теряя дыхание, сказала:

– Это я.

– Кто это – я? – подозрительно спросил старушечий, действительно совсем уже старушечий, квакающий и дребезжащий, голос. – Мне Мусечку.

– Мусечку? – обалдело переспросила Ася.

– Ну да. Самого.

Ах Мусечка еще и мужского рода…

– Какого Мусечку?

– Как какого? – не теряясь, ответила ведьма. – У вас их там что, много? Моего Мусечку.

– Тут такого нет, – стараясь сохранять вежливое спокойствие, сказала Ася.