Книга Отечественная война 2012 года - Александр Тюрин

Она потыкала виртуальную клавиатуру, и я вдруг почувствовал, как зашевелились на мне лохмотья, оставшиеся от скафандра – будто насекомые поползли. Отвратительное ощущение – подобное испытывали люди, которых китайцы скармливали муравьям. Скафандр расползается, что ли? А вдруг на мне даже трусов нет?

– Гражданка, отвернитесь. Несмотря на мой литературный псевдоним в африканском стиле, на самом деле я не из джунглей и поэтому стесняюсь.

Мири и не думала отворачиваться, но сразу выяснилось, что взгляд ее был безжалостным.

– Можешь считать меня патологоанатомом. Твои низкокачественные яички размером с семечко подсолнуха меня, как истинную африканку, не волнуют.

Вот и хорошо, что не волнуют. Чем легче яички, тем тяжелее мозг. И если они ее не волнуют, так почему они должны волновать меня? На медосмотре в военкомате я стоял примерно в том же виде перед медсестричкой и врачихой, даже не смея прикрыть хозяйство ладошками. А дамочки еще высматривали, все ли у меня в норме, в смысле количества, как будто это боеприпасы. С другой стороны, много ли проку от большого мозга, если он напоминает содержимое мусорного ведра? Было бы вполне достаточно двух бубенцов между ног, которые начинают звенеть, едва почуют те спелые фрукты, что имеются у каждой порядочной африканки. Но все-таки почему Мири сказала, что мои яички размером с семечко подсолнуха? Конечно, сравнивать их с кокосовыми орехами неправомочно, но высказывать столь глубокое пренебрежение – это несправедливо и неинтеллигентно. Стоп! О чем я только размышляю. Ни один питерский интеллигент, особенно тот, который произносит звук «ч» в слове «что», не думает о размере своих яиц. Именно поэтому питерские интеллигенты размножаются только при помощи библиотек и филармоний. Вернее, размножались, пока в здание Публичной библиотеки не попала во время войны метилиндоловая бомба-вонючка.

– Бинго! Ты уже одет, – прервала мои горестные рассуждения чернокожая красотка.

Да, вроде ползанье по мне закончилось. Что-то быстро.

– Подозреваю, что на меня будут озираться не только все пассажиры этого лайнера, но и жители Альфа Центавра, когда через несколько лет до них долетит свет от моего костюмчика.

Мириам развела руки и между ними услужливо растянулась зеркальная пленка.

– Давай спроси у зеркальца, как ты сейчас выглядишь.

Выглядел я... Чернокожая красотка по совместительству оказалась модельером... Я никогда так не выглядел, даже на свадебной церемонии, ради которой продал новенькую стиральную машину... Я был в идеально-черном смокинге. И в идеально-белой рубашке. При идеально-повязанной бабочке. Что самое удивительное – на мне обувка с модными нынче носами-трубочками. Я поднял ногу, чтобы посмотреть на ступню. И там, где было только что пусто, голо, в мгновение ока словно нарисовалась подметка. Теперь все есть, кроме, пожалуй...

– Носков нет, – с некоторой претензией произнес я.

– От твоих носков все аромадетекторы свалятся набок, – строго сказала Мири, а голос как у представителя высшей цивилизации, разъясняющего что-то грязному дикарю.

Если быть пристрастным, костюмчик вначале сидел на мне несколько мешковато. Мири еще потыкала пальцем виртуальную клавиатуру и умная ткань облекла меня, кое-где сделавшись пожестче, кое-где помягче. Даже стрелки на брюках нарисовались. И в самом деле, «Армани» чувствуется, хотя я точно не знаю, что это такое.

Пальцы Мири оснастились чем-то вроде наперстков с мелкими иголочками, которыми она провела около моего лица. У меня сразу задергалась в нервном тике угрожаемая щека, а затем я почувствовал сотню микроскопических уколов.

– Больно и вообще зачем?

– Это имплантируется косметическая арматура, которую применяет добрая половина метросексуалов. Не собираешься ли ты гулять по пассажирским палубам с выражением лица, которое можно назвать лишь идиотским, да и то в виде комплимента.

Легкое покалывание сменилось куда более неприятным жжением. Значит, я еще и в одной команде с метросексуалами оказался. Ради чего страдаю?

Я снова заглянул в то волшебное зеркальце, которое снова натянулось между Мириными ладонями.

Никаких тебе внешних отличий, теперь я один к одному светоч мирового бизнеса, мистер Грамматиков, конкретно в том виде, в каком он присутствует в видео– и фотоматериалах международной прессы.

Армировочное волокно идеально подправило мне рожу лица, разгладило кожу и даже изменило форму носа. У меня снова греческий профиль, как в те годы, когда я мог запросто закадрить девчонку. В качестве побочного продукта не совсем приятное ощущение зуда и жжения, распространившееся по всей физиономии. Хочется чесаться, а Мири запрещает.

– Я все равно не гожусь для «Мадлен Олбрайт», чего там валять дурака. Меня так или иначе разоблачат, если не сразу, так тогда, когда я чесаться стану.

– Милый мой, неужели ты так ничего и не понял. Ты выглядишь теперь стопроцентным миллиардером, и у тебя нет никакого иного выхода, кроме как повалять дурака. И сделать это по-умному. А чесаться ты перестанешь, как только расслабишься, никакого перевозбуждения иммунитета нет. Страх – твой главный враг, потому что в воздухе полно наносенсоров, которые реагируют на «запах страха».

– Я не хочу столкнуться с двухсотпроцентным Грамматиковым на прогулочной палубе. Ну, понимаешь, с миллиардером Грамматиковым.

– Если миллиардер Грамматиков и существует, то он далеко от «Мадлен Олбрайт». Мы отслеживаем перемещения персон такого ранга.

– Как, Мири?

– Сканированием информационного пространства. Чем больше создается атмосфера молчания вокруг VIP-персоны, тем больше информационные возмущения создаются. И вообще, кончай упираться, мы теряем время, которого у нас всего двенадцать часов. На нынешний момент ты ничем не отличаешься от Грамматикова, известного публике, ни по одному внешнему или биометрическому показателю. Так что стесняться нечего... Ну, чего такая кислая физия? Изобрази веселье и достоинство.

– О, это так просто изображать веселье, столь присущее миллиардерам, если для тебя уже заготовлены три виселицы и пара гильотин в окружении десятка электрических стульев. Когда-то я ходил в драмкружок, играл, правда, не миллиардера, но богатого парня по фамилии Онегин, вроде ничего получалось. Однако сегодня я неудачник со стажем, это у меня пропечаталось в мозгах, в походке, в телодвижениях; мой организм привык к убожеству. Я не могу с чувством собственной значительности общаться с людьми. «Принеси, унеси, пошел вон» – это все отсутствует в моем лексиконе. Короче, мне не удастся закосить под миллиардера даже на десять минут, придумай что-нибудь посерьезнее. И вообще, где твой шеф, девушка?

– Никакой шеф нам с тобой сейчас не нужен. Смотри сюда. – Мириам ткнула пальцем в ложбинку между своих шоколадных «дынь», прилежно обтянутых интеллозовой тканью и одновременно приоткрытых с помощью практически незаметной молнии.

Вот искусительница! Не Мириам, а Лилит настоящая.