Книга Айвенго - Вальтер Скотт

— Благородный рыцарь, ваши поступки лучше ваших слов, — захныкал бедный Вамба, который по привычке острил даже перед смертью. — Коли вы точно нарядите меня в красную шапочку, значит из простого монаха я стану кардиналом.

— Бедняга, — молвил де Браси, — он решил до смерти остаться шутом! Фрон де Беф, не казните его, а подарите мне. Пусть он забавляет мою вольную дружину. Что ты на это скажешь, плут? Согласен ты собраться с духом и отправиться со мной на войну?

— Пожалуй, только надо у хозяина спроситься, потому что, видишь ли, — сказал Вамба, указывая на свой ошейник, — мне нельзя снять этот воротничок без его разрешения.

— Э, норманская пила мигом распилит саксонский ошейник, — сказал де Браси.

— Ещё бы, ваша милость, — сказал Вамба, — оттого, должно быть, и пошла у нас пословица:

Норманские пилы на наших дубах,

Норманское иго на наших плечах,

Норманские ложки в английской каше,

Норманны правят родиной нашей.

Пока все четыре не сбросим долой,

Не будет веселья в стране родной[22].

— Хорош же ты, де Браси, — сказал Фрон де Беф, — стоишь и слушаешь дурацкие россказни, когда нам угрожает опасность! Разве ты не видишь, что они нас перехитрили? Ведь по милости того самого шута, с которым ты вздумал потешаться, нам не удалось снестись с нашими союзниками. Чего же нам ждать, кроме близкого штурма?

— Так пойдём к бойницам, — сказал де Браси. — Разве ты видел, чтобы я был мрачен перед боем? Позови храмовника, пусть он хоть вполовину так же храбро защищает свою жизнь, как бился во славу своего ордена. Да и ты сам взбирайся на стену. Ручаюсь тебе, что саксонским разбойникам не удастся влезть на стены Торкилстона, так же как и залезть на облака. А если предпочитаешь вступить в переговоры с бандитами, почему бы не воспользоваться посредничеством этого почтенного франклина, который так углубился в созерцание бутылки с вином? Эй, сакс, — продолжал он, обращаясь к Ательстану и протягивая ему кружку, — промочи себе глотку этим благородным напитком, соберись с духом и скажи, что ты нам посулишь за своё освобождение?

— То, что я в силах уплатить, — отвечал Ательстан, — лишь бы это не было противно чести и мужеству. Отпусти меня на свободу вместе со всеми моими спутниками, и я дам тысячу золотых выкупа.

— И, кроме того, отвечаешь нам за немедленное отступление этого сброда, что толпится вокруг замка, нарушая мир божеский и королевский? — сказал Фрон де Беф.

— Насколько это будет в моей власти, — отвечал Ательстан, — постараюсь удалить их и не сомневаюсь, что названый отец мой Седрик поможет мне в этом.

— Стало быть, дело улажено, — сказал Фрон де Беф. — Тебя и твоих спутников мы отпустим с миром, а ты за это уплатишь нам тысячу золотых. Сумма довольно незначительная, и ты должен быть нам благодарен, сакс, за то, что мы согласились принять такую безделицу в обмен за ваши особы. Только вот что: эта сделка не касается еврея Исаака.

— Ни его дочери, — сказал храмовник, вошедший в зал во время переговоров.

— Да они и не принадлежат к компании этого сакса, — сказал Фрон де Беф.

— Если бы они были из нашей компании, — сказал Ательстан, — я бы постыдился назваться христианином. Делайте что хотите с этими нечестивцами.

— Вопрос о выкупе не касается также и леди Ровены, — сказал де Браси. — Пусть никто не скажет, что я отказался от такой добычи, не успев хорошенько подраться из-за неё.

— Наш договор, — вмешался Фрон де Беф, — не касается также и этого проклятого шута. Я оставляю его за собой и намерен показать на нём, каково со мной шутки шутить.

— Леди Ровена, — ответил Ательстан с невозмутимым спокойствием, — моя наречённая невеста. Лучше я дам разодрать себя на клочья дикими лошадьми, чем соглашусь расстаться с нею. А невольник Вамба пожертвовал собою для спасения жизни моего названого отца Седрика. Поэтому я скорее сам погибну, чем дозволю нанести ему хотя бы малейшую обиду.

— Твоя наречённая невеста? Леди Ровена просватана за такого вассала, как ты? — сказал де Браси. — Ты, кажется, вообразил, сакс, что вернулись времена вашего семицарствия! Знай же, что принцы из дома Анжу не выдают опекаемых ими невест за людей такого низкого происхождения, как твоё.

— Мой род, гордый норманн, — отвечал Ательстан, — гораздо древнее и чище, чем у какого-нибудь нищего французика, который только тем и зарабатывает на жизнь, что торгует кровью воров и бродяг, набирая их целыми отрядами под своё бесславное знамя. Мои предки были королями: сильные в бою, мудрые в совете, они всякий день угощали за своим столом больше народу, чем ты водишь за собой. Имена их воспеты менестрелями, законы их были закреплены Советом старейшин. Кости их погребались под пение молитв святыми угодниками, а над прахом их воздвигнуты соборы.

— Что, де Браси, попало тебе? — сказал Фрон де Беф, радуясь отповеди, полученной его приятелем. — Сакс отделал тебя довольно метко.

— Да, насколько пленник способен попадать в цель, — отвечал де Браси с притворной беззаботностью. — У кого руки связаны, тот и даёт волю своему языку. Но хотя ты и боек на язык, дружок, — продолжал он, обращаясь к Ательстану, — леди Ровена от этого не станет свободнее.

Ательстан, только что произнёсший небывало длинную для него речь, ничего не ответил на это замечание. Но тут разговор был прерван приходом слуги, который доложил, что у ворот стоит монах и умоляет впустить его.

— Ради святого Беннета, покровителя этой нищей братии, — сказал Фрон де Беф, — желал бы я знать, настоящий ли это монах или опять переодетый обманщик! Обыщите его, рабы, и если окажется, что вас опять надули, я велю вырвать вам глаза, а в раны набить горячих углей.

— Я соглашаюсь подвигнуться вашему гневу, милорд, если этот монах ненастоящий, — сказал Жиль. — Ваш оруженосец Джослин узнал его и готов поручиться, что это не кто иной, как отец Амвросий — монах, служащий приору из Жорво.

— Впустить его! — приказал Фрон де Беф. — По всей вероятности, он принёс нам вести от своего весёлого хозяина. Должно быть, ныне у чёрта праздник и монахи на время освобождены от своих трудов, судя по тому, что так свободно разгуливают по всему краю. Уведите обратно пленных. А ты, сакс, хорошенько подумай о том, что здесь слышал.

— Я требую, — сказал Ательстан, — чтобы меня держали в заключении с почётом и чтобы заботились как следует о моей пище и ночлеге, согласно моему происхождению и правилам обхождения с лицами, подлежащими выкупу. Я заявляю, что тот из вас, кто считает себя старшим, лично ответит мне за посягательство на мою свободу. Я уже посылал тебе вызов через твоего дворецкого, стало быть ты знаешь, чего я требую, и обязан ответить мне. Вот моя перчатка.

— Я не отвечаю на вызов своего пленника, — сказал Фрон де Беф, — и ты также не должен отвечать, Морис де Браси. Жиль, — продолжал он, — повесь перчатку Франклина на один из оленьих рогов там, на стене. Пусть она и висит там до тех пор, пока её владелец не будет выпущен на свободу. А тогда, если он вздумает требовать её обратно или скажет, что я противозаконно взял его в плен, клянусь поясом святого Христофора, он будет иметь дело с человеком, который никогда ещё не отказывался идти навстречу врагу, всё равно пешему или конному, одному или сопровождаемому своими вассалами!