Книга Иствикские вдовы - Джон Апдайк

— Называй меня Сьюки, — сказала она, прочитав его мысли. — Я высосала твоего петушка.

— Это точно. Спасибо. О-о! — Его голос прозвучал совсем по-мальчишески. Он поцеловал ее блестящее лицо; жидкость уже начинала высыхать. Пряди волос, упавшие ей налицо, были липкими и затвердевшими.

— Был ли я так же хорош, как настоящий мужчина?

— Лучше, — ответила она, но в ее голосе и безжалостно-железной хватке пальцев появилась жесткость, которой он не уловил.

Она поудобнее устроилась на подушке, не заботясь о том, чтобы умыть лицо, и глядя на него одним глазом.

— Расскажи мне о Нью-Йорке. Я там никогда не жила, тебе придется научить меня. Ленни обожал пригороды, и мы ездили в город все реже и реже. Ты должен знать кучу особых, закрытых мест. Частных художественных галерей, маленьких внебродвейских театров. Клубов на дальнем конце Вест-Сайда. Я все еще люблю танцевать.

— Все меняется: места, которые модны в одном году, выходят из моды в другом.

Она снова прочла его мысли и спросила:

— Я слишком стара, чтобы быть партнершей по танцам? Мне еще нет и семидесяти. Ты боишься, что я опозорю тебя перед твоими друзьями-геями? Почему? Они смогут понять. Никто не остается молодым навечно, и каждому художнику требуется покровитель. Думаю, мы бы прекрасно смотрелись вместе. Все говорят, что я не выгляжу на свои годы. И то, что было сегодня… Я не спрашиваю, нравлюсь ли тебе я, но разве тебе не понравилось это?

— Понравилось. Ты шикарно отсосала.

— И разве ты не хочешь жить в Нью-Йорке, в чудесной большой квартире, которую сам поможешь мне выбрать, а не в полуподвальной тараканьей дыре, в каких ты жил прежде вместе с кучей подонков?

— Разумеется, — согласился он. — Здорово.

— В следующий раз, — сонливо-доверительно сказала она, — будет моя очередь испытать оргазм.

За все те годы, что они оставались любовниками, Александра ни разу не побывала в доме Джо. Он находился в той части Иствика, которая не входила в круг посещаемых ею мест, в так называемом Польском районе, хотя там было гораздо больше потомков португальских и итальянских иммигрантов, чем поляков. Район состоял из плотно теснившихся друг к другу узких домов, расположенных весьма далеко от воды, в пяти или шести кварталах позади Казмирчак-сквер, которую янки и летние отдыхающие по-прежнему называли Лэндинг-сквер, хотя городское собрание еще тридцать лет тому назад подавляющим большинством голосов официально постановило переименовать ее в честь павшего на вьетнамской войне солдата, жившего в этих краях. Большая краснокирпичная католическая церковь с глухим, если не считать двустворчатой двери и высоких полых пилястров, встроенных в кирпичную кладку, фасадом вздымала свой покрытый зеленой патиной медный крест над рядами залитых асфальтом крыш. Дом Джо был одним из лучших в округе, узкий, но простирающийся далеко в глубину принадлежавшего семье земельного участка площадью в акр, где Джо, по итальянской традиции, разбил два огорода, между которыми построил из камня арку, ведущую к полудюжине фруктовых деревьев — яблоневых, грушевых, сливовых, персиковых, — которые называл своим садом. Александра вспомнила, как она, разведенная и жаждущая любви, проезжая мимо, украдкой заглядывала в этот сад и мечтала о такой же заботливой преданности, о какой тот свидетельствовал, особенно в апреле, когда деревья начинали цвести. Рука Джо была видна повсюду. Вдоль восточной стены дома цвел дикий виноград; он впитывал в себя утреннее солнце, а во второй половине дня и ранним вечером его листья осеняли тенью стоявшие во дворе стол и стулья. Джо привнес свой средиземноморский душевный склад в суровые американские условия. Сразу после того, как Александра позволила Джо трахать ее, растения в ее собственном саду пошли в буйный рост, особенно помидоры и ревень — у Джо был особый дар или дух плодородия.

Припарковав машину у бордюра, сплошь уставленного старыми детройтскими моделями, и отважившись на восхождение по цементным ступеням, которые Джо отлил собственными руками и по которым так часто ступали его ноги, она чувствовала, как стучит и трепещет в груди ее сердце — словно мотылек, бьющийся о раскаленную лампу. Она так похудела, что Марси ударилась в панику, но док Пит, с сияющей лысиной и почти ослепший на один глаз, заверил: ей ничто не угрожает — это, мол, просто неизбежная работа Природы. Преимущество престарелого врача состояло в том, что он не обнаруживал у пациентов ничего, что требовало бы его вмешательства. Электрические разряды в последнее время загадочным образом, казалось, сходили на нет, а вот провалы в памяти стали еще хуже; Александра с утра до вечера двигалась, словно во сне, и зачастую с удивлением оказывалась в неожиданном для самой себя месте. Вечерами, когда она укладывалась в постель, у нее болели пальцы и судорогами сводило ступни, по всему телу пробегала тошнотворная волна страха, как будто все, что она съела за день, вопияло: «Зачем? Какой смысл?» Испуганная, она просыпалась около четырех, и для нее начинался новый тягучий день. Запоры чередовались с диареей, а в затылке ощущались боли — словно ее череп размягчался. Даже без обуви собственные ступни казались ей деревянными чурками, и их контакт с землей был крайне неуверенным, то и дело кружилась голова, ее качало. Мушки перед глазами мешали видеть, а шум в ушах — слышать. Когда она лежала в постели или безучастно сидела в кресле, ей была невыносима даже мысль об обычных домашних передвижениях — встать, пойти пописать, поесть, ответить на телефонный звонок; после семи с лишним десятков лет жизни привычные дела уже не скрашивались смутной надеждой на какую-нибудь чудесную неожиданность в конце. Теперь будущее сулило лишь неприятности, и безысходность придавала ей какую-то извращенную отвагу, иначе она никогда бы не рискнула позвонить в дверь дома Джины Марино.

Вдова — безошибочно узнаваемая враждебная темная приземистая тень — открыла внутреннюю дверь и недовольно выглянула наружу через прозрачную сетку передней.

— Что тебе надо?

— Вообще-то, Джина, я пришла повидать Веронику. Она дома?

— Она всегда дома. Я не могу выгнать ее на улицу. Тридцать девять лет, а прячется, как ребенок. Майк сдался — он теперь вечно пропадает в «Бронзовой бочке».

— Я думала, что бывшую «Бронзовую бочку» превратили во что-то другое — кажется, она называется теперь спорт-баром?

— Как бы она ни называлась, смысл один: напиться и забыть. — Тень головы за алюминиевой сеткой склонилась набок, а рука потянулась к ручке двери. — У тебя к Веронике дело?

— Мне нужно кое о чем ее спросить. Это займет меньше минуты, но я не хотела говорить об этом по телефону, это слишком личное. Если ты не хочешь впускать меня в свой дом, Джина, то, может, Вероника сама приедет ко мне? Мы живем в поместье Леноксов, в конце прибрежной дороги. Я пробуду там еще неделю.

— Интересно, как это она туда доберется, если машина целыми днями у Майка? Ладно, входи. Мы с тобой обе не становимся моложе.

Она пошарила рукой в поисках дверной цепочки, потом дверь открылась, скрипнув несмазанными петлями, — ей явно не хватало мужского ухода.