Книга Катастрофа на Волге: Мемуары адъютанта Ф. Паулюса - Вильгельм Адам

«Что случилось?» — подумал я. Перед Паулюсом лежала какая-то бумага. Молча он протянул ее мне.

Это была листовка, адресованная непосредственно Паулюсу и подписанная Вальтером Ульбрихтом, депутатом германского рейхстага. Внимательно прочитал я ее, слово за словом. Ясными, логическими аргументами Ульбрихт доказывал, что Паулюс, подчиняясь приказам Гитлера, действует не в интересах Германии и немецкого народа. Его обязанность — прекратить бесполезное сопротивление. Я вопросительно посмотрел на командующего армией и возвратил ему листовку.

— Конечно, — задумчиво сказал Паулюс, — автор этого послания, если смотреть с его колокольни, прав. Все события он рассматривает как политик. Как человек штатский, он не может понять, что значит для солдата повиновение, не понять ему и тех соображений, которыми я руководствовался, приняв решение.

— Перед тем как вы, господин генерал-полковник, позвали меня, я прочитал аналогичные листовки Ульбрихта, Вейнерта и Бределя. Их язык непривычен нам. Во мне все противится их взглядам, но во многом они правы.

— Скажем так, Адам: они видят все в ином свете, чем мы. Я ни в коем случае не отказываю этим людям в добрых намерениях. Но для меня это подрыв солдатской дисциплины, и с этим я согласиться не могу. До чего мы дойдем, если во время войны солдаты будут выступать против правительства собственной страны!

— Я и сам еще не разобрался, что к чему, господин генерал-полковник. Но я все чаще задаюсь вопросом: какой смысл гнать на смерть десятки тысяч людей? Стоит ли придерживаться традиционного представления о солдатском долге в условиях, когда наше доверие к высшему командованию им же самим было не один раз предано гнусным образом? Имеются ли еще и теперь серьезные основания, которые с военной точки зрения оправдывали бы нашу гибель? Я позволю себе предположить, господин генерал-полковник, что вы знакомы с содержанием всех листовок. В одной из них говорится, что кавказская группа армий ведет бои уже в районе Ростова. В этом случае опасность ее окружения прошла. Тогда зачем эти страшные человеческие жертвы 6-й армии?

— Я читал эти листовки, но не могу поверить этим утверждениям. Ко всему, что связано с пропагандой, мы должны относиться как можно более критически.

— А если это все же правда? Если мы сознательно или бессознательно введены в заблуждение нашим высшим командованием?

— Я не могу полностью принять ваши аргументы. Ведь от Пиккерта Манштейн знает, в каком отчаянном положении мы находимся. Я просто не могу себе представить, что его не трогают страдания и гибель нашей армии и что от нас требуют напрасных жертв. Нам приказано обороняться здесь, и из чувства ответственности перед группой армий «А» на Кавказе я не могу действовать иначе.

Так и этот наш разговор закончился ничем. Мы размышляли и дискутировали. Однако мы сами заставляли себя топтаться в заколдованном круге. Мы не были способны отбросить бессмысленные и даже преступные приказы и подняться до подлинной ответственности перед нашим народом. И поэтому даже взволнованные обращения немецких антифашистов нам тогда не помогли.

Дорога смерти

Генерал-лейтенант Шмидт вызвал меня к себе.

— Произведите рекогносцировку нового командного пункта, Адам. Мы собираемся использовать командный пункт 71-й пехотной дивизии, которая переходит в город южнее реки Царица. Насколько я знаю, мы сумеем разместиться в убежищах, расположенных в балке близ поселка Сталинградский. Немедленно займитесь их распределением. У Сталинградского шоссе, где отходит дорога к балке, вас будет ждать адъютант 71-й пехотной дивизии.

Вернувшись в свой блиндаж, я по телефону договорился с начальником тыла дивизии о том, когда я прибуду к нему. 13 января в 9 часов моя автомашина стояла готовой к отъезду. До шоссе было всего несколько сот метров. Вереница раненых продолжала двигаться по направлению к городу. Уже через километр моя легковая машина-вездеход была переполнена ими. Двое раненых стояли даже на подножках.

— Поезжайте медленнее, — приказал я водителю, опасавшемуся за целость осей и рессор. Я решил сделать небольшой крюк в Сталинград и сдать там раненых в лазарет. Хотя машина уже была сильно перегружена, сразу же за Гумраком мы взяли еще одного. Я увидел его еще издали: он стоял, умоляюще протянув замотанные в тряпье руки. Когда мы медленно подъехали ближе, я увидел на детском лице выражение отчаяния. По его щекам текли слезы. Я вспомнил сына и велел остановиться. Несчастный, ковыляя, подошел к машине.

— Пожалуйста, возьмите меня в Сталинград! — попросил он. Мы потеснились, и раненый сел на переднее сиденье. Юноше не было еще и 19 лет. Уже несколько часов с обмороженными руками и ногами сидел он на дороге, и никто не сжалился над ним. Он не знал, как благодарить меня, и все время пытался пожать мне руку. Ему казалось, что в Сталинграде он найдет спасение.

Я высадил раненых у лазарета в западной части города, замолвив за них слово дежурному врачу. Юношу нам пришлось почти нести на руках. На прощанье он хотел подарить мне кусок сухой колбасы.

— Это мама прислала, я все хранил колбасу, — сказал он простодушно.

Конечно, я отказался от подарка, сказав, что ему это нужнее, чем мне.

По обочинам шоссе лежало много трупов — так закончили свой путь раненые и больные. Они прилегли на минутку, чтобы набраться сил, от усталости заснули и замерзли. Мертвые лежали и на дороге. Никто не заботился о том, чтобы предать их земле. Танки и легковые машины проезжали по замерзшим трупам и сплющивали их. Водители и пешеходы натыкались на них и бесчувственно и тупо брели, спотыкаясь, дальше. Это шоссе прозвали «дорогой смерти».

Названию этому отвечали и сотни всевозможных разбитых грузовиков, легковых и специальных автомашин, разбитых и опрокинутых авиабомбами, с вывалившимся грузом и искромсанными трупами людей. То и дело попадались искореженные танки и орудия, иногда сгоревший самолет и, наконец, бесчисленное множество вполне исправных автомашин, которым не хватало лишь горючего.

Мой вездеход остановился. В него сел поджидавший меня адъютант 71-й пехотной дивизии. После всего, что я видел, разговаривать не хотелось.

«Гартманнштадт»

Мы свернули в глубокую балку, по дну которой между крутыми склонами проходила дорога. Здесь был сооружен настоящий поселок из бункеров. По фамилии командира дивизии генерал-лейтенанта фон Гартманна он был назван «Гартманнштадт». Блиндажи были расположены по крутому левому откосу в три этажа, соединенных между собой лестницами. Лестницы и переходы были ограждены перилами. Кухню и кладовую также вырыли в откосе.

Во время Западной кампании 71-я пехотная дивизия взяла северные форты Вердена — Во и Дуомон. Ее прозвали «везучей». В качестве опознавательного знака на ее автомашинах был изображен лист клевера. Теперь, однако, счастье бесповоротно покинуло дивизию. Генерал-лейтенанта фон Гартманна я нашел в весьма удрученном настроении.

— В каком ужасном положении мы находимся, — сказал он мне, — я не вижу выхода. От моей дивизии, которой я всегда так гордился, почти ничего не осталось. Я не перенесу этого.