Книга Жиголо - Сергей Валяев

Но взвизгнули тромбоны, но заплакали скрипки, но вскрикнули флейты. Я вижу тряпичные испуганные лица оркестрантов. И оглядываюсь: по проходу зала шли гвардейцы — они шли несокрушимой, бронированной стеной. Свое оружие несли, словно фанфары — бравые фанфаристы режима.

— Всем стоять! Руки за голову! — командовал офицер, точно явившийся из моего сна.

— Извините, — поклонился я. — У нас есть разрешение на этот концерт.

— Пид-д-драс — это раз! — рявкнул человек с лицом удавленника. — А два: скажи — «кар-р-раул»!

— Позвольте, я не понимаю…

— «Кар-р-раул», я сказал!

И я, чувствуя в груди сгусток стыда и унижения, фальцетом вскричал:

— Кар-р-раул!

И темный свод консерватории лопнул от сытого хохота, и обрушился на меня злорадством и ненавистью, смял и уничтожил.

— Проверка документов! — Гвардейцы крушили пюпитры, стулья, инструменты. — Стоять! Кто из вас ещё не стерилизованный?!.

Я стою у дирижерского пульта и вижу, как в дурном сне, вижу разгром оркестра. Я возвышаюсь над миром, над родными людьми, но я тоже бессилен, как и они. Хрустят кости, хрустит дерево, хрустят души. Со всех сторон несется варварская костоправная музыка.

Потом я вижу: маленький затрапезный флейтист воровато выпростает из внутреннего кармана фрака игрушечный пистолет. И поспешно так — тыкает дуло в свой гордый рот.

— Взять его! — ревет офицер, находящийся где-то рядом со мной.

Его приказ не успевают выполнить: голова флейтиста лопается нелояльными к режиму кровавыми ошметками. И темный свод снова обрушился, содрогнувшись от ужаса и криков.

А что же я? Я увидел внизу, на уровне своих рук, я увидел офицерское и потное, пористое и мясистое… И с отвращением увидел, как жало моей волшебной дирижерской палочки вонзается в округленное глазное яблоко врага.

Дальнейшее помню плохо — отключили свет. Нам обещали новые счастливые времена с Новой Энергией, а свет в помещениях отключали в самые неподходящие моменты. В данном случае, мне повезло: отключили свет и я бежал из родной консерватории.

Город тоже был черен — энергию экономили в государственных целях, готовя широкомасштабную рекламную акцию в честь создания Новой Энергии, способной изменить весь мир.

Бежал я долго, теша себя иллюзией, что можно убежать от страха, разлагающего живую плоть. После осознал себя у длинного бетонного забора. За этим забором находилась больница, где работает мой любимая и единственная. Если есть спасение, то только в ней. В противном случае, меня, преступника, бросят под хирургический нож и через час он уже будет валяться куском казенного мяса в бетонном колодце беспамятства.

Увидев меня, любимая не удивляется, лишь спросила:

— Что это у тебя в руках?

Я поднимаю руку к лицу — в руке дирижерская палочка с запекшей киноварью, похожей на кровь. Впрочем, это кровь, похожая на киноварь.

— Это волшебная палочка, — отвечаю и рассказываю о том, что случилось на моем последнем концерте. — Нам же разрешили играть, — не понимаю. Почему же они так поступили?

— Это их время, — отвечает Анна, — и они будут поступать так, как считают нужным.

— И что делать?

— Бежать! — и смотрела с надеждой на меня.

— Куда бежать? — не понимал. — Они везде, они всюду. У них система контроля, ты же знаешь.

— Тогда почему ты здесь?

— Мне страшно.

— Страшно?

— Страшно одному… умирать…

— Умирать? — посмотрела непонятными глазами. — А так жить не страшно?

— Я тебя люблю, — сказал я.

— Ты не любишь молоко от мертвых детей, — сказала она. — Ты убил офицера национальной безопасности. Ты исполняешь Моцарта и Баха, когда надо играть марши. И ты ещё на что-то надеешься?

И ответ на этот вопрос последовал незамедлительно: взвыла сирена тревоги.

— Это за мной, — догадался я.

— Нет, это за нами, — и приказала идти за ней.

И я пошел за ней, любимой и единственной, по бесконечному больничному коридору, и нас преследовал механический монотонный голос оповещения:

— Всем оставаться на своих местах!

Приказ мы выполнили у грузового лифта. Пока ждали прихода кабины, показалось, что время остановилось — мертвое, молибденовое по цвету.

Наконец лифт остановился — в нем было наше спасение. Открылись створки дверей и мы шагнули в кабину.

— Куда мы? — спросил, чувствуя, как кабина с нами погружается вниз.

— В преисподнею, — улыбнулась Анна.

Да, это была преисподняя для тех, кто наконец получил полную свободу от жизни. На металлических стеллажах стояли гробы — разные, дешевые, из сосны, и дорогие, из ореха. Анна кинулась к компьютерному пульту.

— Что хочешь сделать? — спросил я.

— Я хочу поиграть, — улыбнулась. — Помнишь, мы играли: «умри-воскресни»?

— Помню.

— Вот и хорошо, — и я увидел, как к стеллажу подкатила механизированная тележка, и в её пазы въехал один из гробов.

— Анна! — отступил я.

— Ты хочешь, чтобы тебя стерилизовали?

— Нет, но…

— Ведь не мечтаешь, чтобы из тебя вырезали мозги, — закричала моя любимая, манипулируя у пульта.

Крышка гроба приоткрылась. Там лежал труп — его дутые щеки были покрыты греховными румянами.

— Нет, но…

— Ты тогда будешь мне не нужен, — говорила. — Мертвые мы не будем нужны друг другу.

Я посмотрел на неё — у Анны были веселые и яростные глаза победительницы.

— Что должен делать?

— А ты не знаешь?

— Знаю, — ответил.

Я — умер. Я лежал с трупом и, кажется, умирал от трупного запаха и страха. К счастью, образовалась щель и мир наблюдал через нее. Поначалу видел металлическую стену, потом секундная задержка — скрежет металла, удар и гроб снова вбился в некие пазы, словно в капкан.

Зачем так жить, спросил себя. И не ответил на этот вопрос. Через щель пробился свет, похожий на лезвие скальпеля.

— Ну, шо мы тут имеем? — услышал старческий голос и увидел рябь голенища кирзового сапога.

- № 260554, на обследование, — ответила Анна голосом дисциплинированного медперсонала.

— А шо там, наверху, гонзятся?

— Руководство, должно быть, прибыло.

— Руководство уважать надо, дочка, — сказал старик. — А ты спирт забыла. Нехорошо.

— В следующий раз…

— Раза другого может и не быть. — И вопросил. — Где мое орудие труда?