Книга Темный мастер - Анна Степанова

— Ну, Леор… — разъяренно прошипела девушка. — Не чувствуй я вины за идиотское твое поведение, после слов таких сама брюхо бы тебе распорола!

— Уж извини, милая, — разозлился ахар на ее вмешательство, — с женщинами я обычно другим занимаюсь! Что за ночь-то тебе предложить? Золота? Или шкурку зимнего барса?..

Лаина рука метнулась к поясу платья, словно в поисках несуществующего кинжала, глаза сузились, чуть не сыпля искрами… Но — короткий взгляд на Леорова соперника — и она вдруг заставила себя успокоиться, плечи расслабила, веки прикрыла, гася под ними зеленый огонь.

Ахар тоже невольно к чужаку повернулся. Выглядел тот странно: явно взбешенный но, в то же время, спокойный, как никогда — почти застывший. И лицо холодное, совсем уже не мальчишеское, будто враз он стал намного старше. А на губах змеится легкая, скучающая улыбка…

— Эдан, пойдем, — встревожено потянула его за рукав девушка. — Забудь о нем! Пусть себе злится!

— Что, «городской», — уже не в силах остановиться, подлил масла в огонь Леор, — так и будешь за женской спиной прятаться? Хорошо… Тогда я сам тебя вызываю! — и выжидающе обнажил свой короткий меч.

— Ой, дурак! — тихонько всхлипнула Лая да в последней надежде вцепилась другу своему в рубашку. — Эдан, пожалуйста…

Но юноша отстранил ее и холодно произнес:

— Прости, Снежинка, — он получит, что хотел. Я убью его.

Леор выдал издевательский смешок и стал в стойку. Пару раз взмахнул мечом, красуясь перед сбежавшимися соплеменниками.

Противник его неспешно сбросил в утоптанный снег тяжелую ахарскую куртку, оставшись в одной рубашке — безоружный, незащищенный ничем, кроме тонкого полотна. Замер в лениво-ожидающей позе…

— Драться-то чем будешь? — насмешливо крикнул Леор. — Клинок одолжить?

— Зачем? — спокойно прозвучало в ответ.

И все та же презрительная ухмылочка…

От нее-то и захлестнуло Леора яростью. Он ринулся на чужака — злой, огромный, растрепанный, как разбуженный горный медведь, — клинок в его ручищах казался маленькой игрушкой…

А Эдан не двигался — стоял все так же безучастно, словно все происходящее вовсе его не касалось. Но когда готов был уже меч обрушиться на его беззащитную голову, он вдруг вильнул в сторону, отстранился, незаметно и стремительно, почти оставшись на месте, изогнулся, словно бестелесный дух под порывом ветра, — и лезвие Леорова меча со свистом рассекло воздух, найдя только снег под ногами.

Предводитель развернулся мгновенно. Новый выпад — и опять лишь пустоту и ветер поймало острие, лишь сплетенные пряди светлых волос насмешливо хлестнули по Леорову лицу…

Он завертелся, все больше чувствуя себя неуклюжим зверем, пытающимся схватить допекшую шуструю осу, — и вдруг чужая рука с силой нажала на плечо, перенося на него вес всего тела и заставляя на миг пошатнуться… А неуловимый соперник, изящно перевернувшись в воздухе, перелетел над самой Леоровой головой и уже мягко приземлялся перед ним на ноги.

«Ты никогда не поймаешь меня!» — казалось, смеялись его синие глаза.

Вокруг заахали и зааплодировали сбежавшиеся на «забаву» зрители. Эдан отвесил им насмешливый поклон.

— Да ты просто проклятый шут! Уличный циркач! — зло процедил Леор, пытаясь отдышаться.

— Знаешь, я передумал тебя убивать, — ничуть не смущаясь его злостью, разочарованно вздохнул чужак. — Скучный ты… С Лаей вот куда веселее было.

Возмущенный такой наглостью, готов был уже Леор вновь на него наброситься, когда шум и вскрики послышались в собравшейся толпе — и вперед вдруг протолкался запыхавшийся, встревоженный ахар-дозорный.

— Предводитель! — закричал он, завидев Леора. — Там, в лесу, почти у входа в долину!.. Имперские солдаты!

Эта весть мгновенно выбила из Леоровой головы всю прежнюю злость да все ревнивые глупости. И торопливо бросившись за дозорным вслед, он не видел уже, как напряглось встревожено лицо Эдана. И каким обреченно-растерянным стал вдруг Лаин взгляд…

Глава двадцатая, где повествуется о настоящем сражении

Слава съежилась в углу, на краю покосившейся скамьи в большом полутемном зале, служившем для пришлых на заставе пристанищем, а для местного гарнизона, похоже, корчмой. Заведение это, утопающее в кухонной грязи да зимней слякоти, с которыми отчаялась уже бороться усталая, злая старуха-служанка, и так не отличалось домашним уютом, а застоявшаяся вонь от гнилой еды, прокисшего пойла да плодящихся в подполе крыс, лишь усиливала грусть немногих здешних постояльцев. Впрочем, выбора ни у них, ни у Славы не было: худо-бедно проворочаться ночь на жесткой лавке — либо спать в лесном сугробе по ту сторону заставных ворот и высокого частокола.

А потому и оставалось девушке только брезгливо морщиться, подальше отодвигаясь от пьяных соседей в имперской приграничной форме…

«Проклятый сброд из ополчения!» — вновь и вновь шипела она, предусмотрительно, впрочем, оглядываясь, чтобы никто случайно не услышал. Конечно, и десяток таких «вояк» не стоил одного темного мастера, но пара неприятных историй, в которые успела влипнуть за последние месяцы Слава, научили ее если не учтивости, то хотя бы осторожности: не высмеивать открыто чужаков, не выказывать им презрения, и коли уж браниться — так вполголоса.

А на язык, меж тем, просились словечки одно хуже другого. Привычка сквернословить, казалось, навсегда выбитая из нее наставниками еще в ученичестве, вернулась за два месяца блуждания в Северном Приграничье и исчезать теперь уже никуда не собиралась…

С унылым раздражением смотрела Слава на неприятное густое варево в чашке, зажатой ее собственными пальцами — грязными, дрожащими от въевшегося до костей промозглого холода.

«Ненавижу зиму! — с тоской думала она. — Ненавижу снег! Ненавижу… его».

Имени она давно уже старалась не говорить, даже мысленно, боясь нового приступа жадной, ревнивой ярости, жаркого бешенства, от которого всего один неосторожный взгляд, одно слово до бестолкового убийства. Вот так подвернулась ей под руку в прошлом поселении вороватая местная шлюшка да ее задиристый дружок…

На убитых Славе, конечно, плевать было, но выбираться из какой-то глухой лесной дыры посреди ночи да в метель — приятного мало.

Паршивое то поселеньице до сих пор мастер вспоминала со злостью — оттуда начались ее приграничные мытарства, там в последний раз наткнулась она на Огнезоров след, там же и потеряла его окончательно… И отстала же тогда всего на день! Опять же, из-за той парочки…

Слава — не Ледогор, копыта одной лошади от другой на дороге не отличает, в лесу да в горах чувствует себя неуверенно. Впрочем, после метели, что в ту ночь разгулялась, и сам их боевой наставник-следопыт заблудился бы.

Зато другой след, который только людям с врожденной сродностью к искусству Разума доступен, мастер чуяла. Правда, идти по нему было куда как сложнее. Здесь бы не ее — человека, привычного к столице и школьным стенам, — незрелое чутье нужно. Здесь бы мощный инстинкт выслеживания да опыт Огнезоров пригодился…