Книга Страж государя - Андрей Бондаренко

«Король» отчалил по направлению к руслу Невы. Все остальные собрались плыть дальше — по Волхову до самого Новгорода Великого.

— Государь, позволь мне в Старой Ладоге воеводой остаться! — неожиданно попросил одноногий Семён Ростов. — Места здесь больно вольные, приятные! А чего мне в Москве-то делать — без ноги?

Пётр, немного подумав, согласился и тут же начертал соответствующий царский Указ. После чего построил в крепостном дворе всех имеющихся в наличии стрельцов и популярно объяснил им, что будет с тем, кто вздумает — хоть в малости какой — ослушаться нового, пусть и непривычно юного воеводу…

Уже взойдя на борт низкого облезлого струга, царь напутствовал Сеньку Ростова такими словами:

— Думай неустанно, братец, как крепость будешь расширять, где новые склады и амбары будешь закладывать, верфи корабельные… О канале, что пойдёт вдоль озера Ладожского, размышляй на досуге. По осени людей к тебе пошлю: и воинских, и инженерных. Денег подброшу прочего всего. По паводку весеннему спустим по Волхову-реке пушки новые, ружья, причиндалы кузнечные. А чтобы воровства не было, велю тело повешенного боярина Машкова до самых заморозков не снимать с ворот крепостных… Да, ещё вот. Пошли гонца (хочешь — берегом, хочешь — стругом по Ладоге) в городок Олонец: пусть верфи и пристани тамошние приводят в порядок, готовятся строить корабли большие…

— Ещё вот что сделай, Сеня! — дополнил царя Егор. — Вызнай, как хочешь, что это ещё за офицер такой, русский по происхождению, обивается в крепости Ниеншанц. Кто такой, откуда, почему служит шведам, есть ли зазноба, родственники? Пошли к крепости человечка ушлого, пусть поговорит с чухонцами местными, деньгой развязав их языки предварительно…

По Волхову пошли на десяти больших стругах, на порогах приходилось два раза приставать к пологому левому берегу, переносить грузы и носильные вещи по болотистым прибрежным перелескам, после чего возвращаться назад и дружно впрягаться в кожаные широкие лямки, аккуратно перетаскивая плоскодонные суда по мелким и каменистым речным перекатам. Царь работал наравне со всеми, был бодр и весел, иногда хищно щурился и приговаривал:

— Эх, скорей бы добраться до бояр толстозадых! Всём отсеку бороды дремучие, блохами засиженные, а некоторым — и головы глупые…

В Новгороде Пётр задерживаться не стал, остановился только на одну ночь, и то в основном для того, чтобы попариться в жаркой русской бане.

— Одного я понять до сих пор не могу! — отдыхая после парной, пустился в философские рассуждения Пётр. — Всё в Европах тех хорошо: чисто, ухоженно, разумно… А вот бань настоящих — и нет! Почему это? Ведь когда тело хорошо распарено веником дубовым, и грязь дорожная с такого тела зело веселее сходит…

После бани Пётр и все его спутники по путешествиям дальним переоделись в чистую европейскую одежду, на головы нахлобучили короткие, тщательно расчёсанные парики и проследовали в думскую палату местного Кремля, где по царскому приказу собрались знатные бояре новгородские.

— Душно-то как! Потом едким — так и шибает в нос! А ещё — козлами душными! — сердито заявил царь, усаживаясь в широкое кресло, обитое коричневой кожей, поставленное на высоком деревянном помосте. — Алексашка, вели окна распахнуть! Все отворяйте! Да пусть кто-нибудь из цирюльни ножницы принесёт — большие да острые! Будем беспощадно отрезать кое-чего…

В распахнутые окна ворвался летний вечерний воздух, пахнуло полевым разнотравьем, озёрной свежестью.

— С Ильмень-озера ветер дует? — довольно и нервно подёргал ноздрями Пётр. — Хорошо-то как! — внимательно оглядел собравшихся бояр, прищурился недобро: — А что это, любезные мои, вы вырядились — словно лютая зима во дворе?

Знать новгородская, действительно, оделась странно для летнего тёплого времени: парчовые шубы с меховой опушкой, ферязи с высоченными воротниками, солидные бобровые и куньи шапки.

— Так почему оделись так? Не слышу ответа! — повысил голос царь, ткнул пальцем в ближайшего дородного боярина: — Вот ты, борода, кто таков будешь?

Обладатель ухоженной тёмно-рыжей бороды ответил робким басом:

— Стрешнев я, Иван. Боярин столбовой.

— Почему в шубе собольей? Почему шапка бобровая на голове?

— Дык, государь, заведено так! Отцами нашими, дедами… Чтобы подлая чернь издали видела, что боярин следует! Чтобы кланялись смерды низко и шапки ломали истово…

— Ну да, ну да… Чтобы шапки ломали, да низко кланялись… В этом же — смысл жизни высший! — дурашливо покивал головой царь и взревел: — Полковник Меньшиков! Листы с Указами сюда, перо и чернильницу! Быстро! Стол мне…

Два стрельца проворно затащили на помост низенький стол, Егор поставил на него пузатую чугунную чернильницу, рядом положил два остро отточенных гусиных пера, бережно расстелил три бумажных листа с текстами Указов, заранее (ещё в Старой Ладоге) начертанных Лефортом.

Пётр обмакнул кончик пера в чернильницу, медленно пробежал глазами по первому листу бумаги, поставил — в полной тишине — свою размашистую подпись, насмешливо оглядел присутствующих и торжественно объявил:

— С сего дня всем боярам, а также прочим людям гражданским благородного происхождения ходить только в одежде иноземной! Поручик Бровкин, выйди сюда, покажи им, лапотным!

Алёшка, одетый в серый с тёмно-зеленоватыми полосами кафтан тонкого сукна, с кружевным воротником-жабо на шее, в коротком шелковистом паричке, бодро простукал каблуками немецких туфель по деревянному помосту, медленно повернулся несколько раз вокруг своей оси.

«Первый отечественный манекенщик, чёрт побери!» — усмехнулся про себя Егор.

— Где же мы, государь, прямо сегодня, достанем такую одёжку? — раздался чей-то молодой испуганный голос. — У нас такого отродясь не видали! А так-то мы — со всей радостью нашей! Красиво ведь…

Царь, понимая, что немного погорячился, недовольно уточнил:

— С сего дня Указ подписан. А сроку вам на его исполнение — месяц даю. И не вам одним, новгородцы, это касается всей России! Сейчас исправлю! — торопливо чиркнул несколько слов на первом листе, отложил его в сторону, взял в руки второй, широко и недобро улыбаясь, спросил у Егора: — Ножницы-то принесли?

— Вот, мин херц, возьми! — торопливо положил Егор перед Петром большие, слегка неуклюжие ножницы. — Я проверил, острые…

Царь быстро подписал второй Указ, поднялся на ноги и злорадно оповестил слушателей:

— А вот этот мой Указ начинает действовать прямо сейчас! Всем велю брить бороды! Всем — кроме тех, кому я лично то разрешу! Понятно? Стрешнев Иван, поднимайся сюда! Кому я сказал? Что медлишь? Застрелю! — Пётр выхватил из-за широкого пояса пистолет и выстрелил в боярина Стрешнева, который проявил — по царскому мнению-разумению — непростительную и оскорбительную медлительность…

В палате началась всеобщая паника: одни из бояр в страхе бросились к узким дверям, отчаянно ругаясь и совершенно невежливо отталкивая друг друга, другие побежали к открытым окнам, третьи повалились на грязный пол, закрывая головы длинными полами своих шикарных шуб…