Книга Великолепная маркиза - Жюльетта Бенцони

Лаура открыла глаза и печально улыбнулась:

— Глупо, не правда ли? Я была так взволнована, что не смогла найти улицу Бельшас. Я плохо знаю Париж, поэтому и заблудилась. Вероятно, я слишком рано перешла на другой берег Сены…

Де Бац присел на край кровати и сжал своими сильными жаркими руками ее влажные тонкие пальцы:

— Благодарение богу, Мари вас нашла! Здесь вас окружают только преданные друзья. Вы должны верить мне, Лаура…

— Не называйте меня так больше! Это всего лишь роль, вами же созданный образ!

— Я буду вас называть только так, потому что не желаю больше вспоминать о маркизе де Понталек! Это ее роль вы играли. Лаура — свободная женщина, совсем другой человек, а не то впавшее в крайнюю степень отчаяния существо, которое готово было подставить свою шею под топор палача или под нож убийцы. Лаура — мой добрый друг и моя союзница.

— Это правда. Мы же заключили с вами договор.

— Забудьте об этом! То, что нам предстоит пережить вместе, слишком серьезно, чтобы помнить о нашем договоре. Завтра король предстанет перед теми, кто присвоил себе право судить его, монарха, получившего божественное благословение! Только о нем должны мы теперь думать. Если его осудят на смерть, то слишком велика вероятность, что мы с вами его не переживем, потому что мы испробуем все, даже невозможное, чтобы вырвать его из рук палача! Вы станете помогать мне?

— Да… Но при условии, что я буду сражаться рядом с вами! Я больше не хочу быть вдали от вас!

Жан де Бац посмотрел ей в глаза, не говоря ни слова. И то, что он прочел в них, поразило и испугало его. И барон не смог совладать с собой. Обхватив Лауру за плечи, он нагнулся и поцеловал ее в губы. И этот единственный поцелуй потряс молодую женщину.

— Я вам обещаю это. Пока это будет возможно, вы останетесь рядом со мной…

И смущенный Жан де Бац быстро вышел из комнаты.

Четыре дня спустя пришло письмо от Ленуара. Его принес лакей с физиономией висельника, которому бывший генерал-лейтенант королевской полиции безоговорочно доверял. Посыльный отказался от вознаграждения и только выпил стакан вина.

«Шевалье д'Окари вернулся в свой дом в прекрасном состоянии, — говорилось в письме. — Как я и предполагал, оказалось достаточно известить обо всем Шабо, который начал метать громы и молнии и с привычным для него отсутствием скромности принялся осаждать Дантона, Робеспьера и Марата. Он требовал, чтобы немедленно разыскали „испанского посланника“, чье исчезновение наверняка заставит Испанию пересмотреть свою позицию невмешательства. Во всяком случае, Шабо наделал достаточно шума, чтобы похитители испугались. Ими были — и вас это не удивит, я уверен, — „друзья“ д'Антрэга, те самые, что перевернули ваш дом на улице Менар. Отлично обученный осведомитель помог полиции найти потерянного посланника в одном из склепов церкви Святого Лаврентия. Вам, должно быть, известно, что ее подземелья очень велики и сообщаются со старыми выработками на Монмартре. Итак, триумф полиции, радость госпожи д'Окари и удовлетворение Шабо, прикарманившего весьма внушительную сумму в пятьсот тысяч ливров из тех самых двух миллионов, что лежали у банкира Ле Культе и предназначались для спасения короля.

В любом случае, так как процесс уже начался, испанское золото больше не может пригодиться для того, чтобы Конвент не присваивал себе права судить и чтобы враги короля сочли себя удовлетворенными. Помогут ли эти деньги купить голоса во время вынесения приговора? Вот этого, друг мой, я не знаю. Шевалье буквально изнемогает от признательности своему другу Шабо, которого по своей простоте он намерен перетянуть на свою сторону. Мне этот тип отлично известен, и я предполагаю, что Шабо готов пообещать все, что угодно, только бы отхватить еще кусок пирога.

На вашем месте я не стал бы пытаться вновь встречаться с испанцем. Вам есть, чем заняться. Примите мои уверения в преданной дружбе и не забудьте сжечь это письмо!»

Что и было незамедлительно сделано. После чего де Бац погрузился в глубокие размышления. Позже он предупредил Мари и домашних, что его не будет несколько дней. Молодая женщина встревожилась и постаралась выяснить, куда именно направляется барон.

— Не мучайте себя понапрасну, — ответил он, целуя Мари. — Я не поеду далеко. Просто пришла пора гражданину Агриколю появиться в его любимых кабачках и встретиться с его подружкой Лали в «Бегущей свинье».

Серым декабрьским днем де Бац облачился в широкий плащ — не только из-за холода, но и потому, что он отлично скрывал его фигуру, — взял свою трость и прогулочным шагом вышел на улицу. Стоя у окна, Мари смотрела ему вслед. Она знала, куда он идет.

Де Бац спокойно миновал заставу у ворот города, не вызвав никакого подозрения у стражи, попивавшей горячее вино и обсуждавшей последний номер газеты. Немного дальше на улице Шаронны, пустынной в этот час, высились здания заброшенных и разграбленных монастырей. Барон вошел в монастырь Святой Магдалины Тренельской и, не пользуясь фонарем, легко добрался до ризницы, разграбленной и лишившейся своих священных сосудов. Но несколько шкафов сохранились в отличном состоянии. Именно здесь де Бац устроил себе «театральную костюмерную», спокойно превращаясь в выбранного им персонажа. Он остановил свой выбор именно на этом монастыре по нескольким причинам. Одной из них была любовь к родным местам. А предпоследняя настоятельница монастыря доводилась де Бацу родственницей. Ее звали Люция де Монтескью д'Артаньян. Она устроила в службах обители небольшую мастерскую по производству лавандовой воды. Цветы доставлялись из родного Арманьяка. Санкюлоты разбили перегонные кубы как предметы колдовства, и еще долго потом весь квартал благоухал сожженной лавандой. Этот запах держался до сих пор и прогонял любопытных.

Когда барон выбирал себе укрытие, сыграло свою роль и то, что этот монастырь считался местом проклятым. Особо боязливые клялись, что видели там призраки Анны Австрийской, основательницы монастыря, и ее самой верной фрейлины Мари де Отфор, герцогини Шенберг, умершей в этом монастыре и здесь же похороненной.

Де Бац и Мари — она единственная знала об этом его тайном убежище — поощряли эти слухи. Для того, кто хотел спрятаться, монастырь Святой Магдалины Тренельской был идеальным местом. К тому же из обители существовало множество выходов.

Спустя час на улицу вышел гражданин Агриколь со своей трубкой и грубой палкой. Он дополнил свой наряд широким плащом и поменял сабо на грубые башмаки со шнуровкой. «Старик» направился к Бастилии, вернее, к тому, что от нее осталось. Лали наверняка присутствовала на всех заседаниях Конвента. От нее барон собирался узнать обо всем, что там происходило.

Для необычного процесса — необычная юриспруденция. Суд над королем проходил совершенно иначе, чем любое другое судебное заседание. Людовику XVI запретили побриться в то утро, когда начался процесс. Потом его привезли в здание Конвента со всеми мерами предосторожности, о которых читал Питу, а затем его снова отвезли в Тампль. Теперь король остался один. Маленького дофина перевели в комнаты королевы, и Людовику XVI запретили всякое общение с семьей. Это стало для него самым жестоким испытанием в череде унижений, которым его непрестанно подвергали. Все следующие дни он отвечал на вопросы присланных Конвентом депутатов в своих апартаментах в Тампле. К нему приходили и его адвокаты, которым разрешили видеться и говорить с королем по два часа в день.