Книга Каждый за себя - Александра Маринина

- А вдруг у нее квартиру зальет или авариякакая-нибудь? - продолжал допытываться Игорь. - Должна же быть связь с хозяйкойквартиры.

- Но она же оставила ключи, - резонно возразиладевушка. - И потом, она сама будет звонить раз в три дня, она обещала. Изаезжать будет, у нее же вещи все остались, одежда и все такое… Короче, незнаю, это не мое дело. Берите письмо.

Она не выказывала ни малейшего желания продолжать разговор.Игорь вдруг обратил внимание на то, как красиво она одета, совсем непо-домашнему, несмотря на поздний вечер. И макияж наложен. И музыка доноситсяиз комнаты. Все понятно, у нее гости, может быть, романтическое свидание, а онсо своими вопросами… Пора уходить.

Стоя на хорошо освещенной лестничной площадке передквартирой Ольги, он внимательно рассмотрел конверт. Самый обычный, длинный,белый. С надписью четким учительским почерком: "Игорю Савенкову".

Он вскрыл письмо, с удивлением отметив, что руки дрожат.

"Ты вынуждаешь меня временно переехать. Если ты читаешьэто письмо, значит, ты не выполнил мою просьбу и не сдержал свое обещание. Тыобманул меня.

Впрочем, чего-то подобного я и ожидала. Помнишь, я сказала,что не верю тебе? Какое-то время я даже казнилась, упрекая себя в том, что,возможно, напрасно обидела тебя, заподозрив во лжи. Нет, выходит, не напрасно.

Если ты читаешь эти строки, значит, я была права. Еще разизвини за то, что так получилось. История вышла некрасивая, мы оба оказались нена высоте, я - в большей степени, ты - в меньшей. И я полагаю, будетправильным, если мы не станем возвращаться к ней. Не имеет смысла ничеговыяснять и определять, как мы друг к другу относимся. Мы просто не нужны другдругу, ни я тебе, ни ты мне.

Всего тебе самого доброго,

Ольга".

Никакой выспренности, никаких страстей и ни малейшеготрагизма. Не прощальное письмо, а сухая деловая записка. Черт знает что забаба! Срывает все его планы. Получается, что он выпустил ее из рук, так и несделав самого главного. Он не успел сказать ей… И она так ничего и не узнала.То есть он мучился, ухаживал за ней, изображал влюбленного, таскался с ней потеатрам и всяким там богемным заведениям, даже сексуальный подвиг совершил, иво имя чего? Вожделенного удовольствия от развязки он не получил.

Упустил, кретин…

Ничего, начинается лето, в школе каникулы, учителя уходят вотпуск, и Ольга уедет куда-нибудь со своей драгоценной внучкой. А в сентябреона вернется, решит, что все утихло, что Игорь ее забыл, и станет жить, какпрежде, у себя дома. Расслабится, потеряет нюх, утратит бдительность и спрячетпоглубже свои колючки. Вот тут-то он ее и достанет. Да так, что она уже невывернется. Он своего добьется. Всегда добивался, а чем этот раз хужепредыдущих? Ничем.

НИКА

Альбомов было много. Они стояли в ряд на книжной полке вбывшем кабинете Адочки, и иногда я подолгу рассматривала фотографии. Конечно,сначала эти снимки я смотрела вместе со Старым Хозяином, примерно раз в месяцна него находили ностальгические приступы, когда ему хотелось окунуться впрошлое, и не наедине с самим собой, а с кем-нибудь, кому можно было быпорассказать о том, что запечатлено на фотографии, и повспоминать вслух. Этим"кем-то" была, разумеется, я, поскольку всем остальным членам Семьивоспоминания были не нужны, им и сегодняшнего дня хватало.

После третьего или четвертого совместного просмотра картиноксемейной истории я уже начала ориентироваться в них самостоятельно, благопамять на лица у меня неплохая, и иногда, сидя в своей комнатке, доставалаальбомы и разглядывала снимки, пытаясь увидеть в них не то, о чем говорилНиколай Григорьевич, а нечто иное, оставшееся за кадром или за рамкамиповествования. Особенно интересны мне были групповые снимки, ведь так занятно,разглядывая, кто с кем стоит, кто как одет и кто на кого смотрит, додумывать,что же происходило с людьми в этот момент на самом деле. Я не пыталасьпроникнуть в семейные тайны, я всего лишь хотела окунуться в чужие отношения итем самым восполнить недостаток общения с подругами. Ведь о чем обычно болтаютмежду собой женщины? Ну конечно, о том, что она сказала, а он ответил, а онаспросила, а он пообещал, а она…, а он… Это не досужие сплетни, а привычныймодус вивенди большинства моих сестер, укореняющийся с возрастом. Когда наспочему-либо лишают возможности обсудить чужие отношения друг с другом, мыначинаем смотреть безразмерные сериалы и обсуждать уже их.

После разрыва с Олегом я растеряла всех подруг. Я не моглабольше ездить к ним в гости. Я не могла приглашать их к себе. Я не могла, какпрежде, часами болтать с ними по телефону. Если дрова не подбрасывать, огонь вкамине гаснет, это даже ребенку понятно. И потом, мои московские подруги все доодной были женами друзей или сослуживцев Олега, других подруг у меня ипоявиться не могло, я ведь не работала. После того как Олег меня бросил, этимилые дамы оказались в сложном положении, ведь их мужья продолжали дружить иобщаться с ним. Мужья проявили мужскую солидарность, а вот женам-то что делать?Примкнуть к мужьям или образовать коалицию под лозунгом: "Ты дружишь сподонком, мы тебя не одобряем, а Нику любим и будем поддерживать"?

Разумеется, они предпочли мужей, а не меня, и я их за это неосуждаю. Я все понимаю и не обижаюсь. Просто констатирую факт: в Москве у менянет ни одного по-настоящему близкого человека. О своей жизни я и так все знаю,а о чужой поговорить не с кем.

Вот я и добираю, восполняя дефицит женского (ладно, еслихотите - бабского) общения рассматриванием чужих семейных фото и додумываниемили откровенным "сочинительством" чужих историй.

Но сегодня мы смотрели альбомы вместе с НиколаемГригорьевичем, которому в очередной раз захотелось тряхнуть стариной.

Фотографироваться Сальниковы любили, что да, то да! Каждуювеху запечатлевали, не было только фотографий Дениса в возрасте до годика (ну,это и понятно), зато Аленино движение по возрастной лестнице отмечалось лет дошести чуть ли не помесячно. И надписи такие строгие: Алена, 3 месяца и 12 дней,или 1 год 7 месяцев и 4 дня, или 5 лет и 6 месяцев. Похоже на дневникнаблюдений за развитием клетки.

Много было на этих снимках и Аделаиды Тимофеевны, и безумноинтересно мне было отслеживать, как с годами красивое ее, беззаботное ирадостное лицо приобретало черты властности, начальственной строгости,неприступности. Чуть позже стала появляться жесткость.

Еще позже - негибкость, в народе называемая упертостью, а впсихологии - ригидностью. Мне казалось, что с возрастом ее душа окостеневалавместе с позвоночником. Нет, она не становилась грубой или жестокой, она простопереставала поддаваться небольшим, мягким воздействиям, как перестает подвлиянием остеохондроза слушаться позвоночник.

- Это мы с Адочкой на приеме в английском посольстве, -рассказывал Старый Хозяин, хотя я все это уже знала наизусть. - Адочке тогдаприсудили премию Вудсворта за одну научную разработку. А вот это Адочка сучениками, она тогда уже была доктором наук и профессором кафедры, это еевыпускники.