Книга История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох - Алексей Петрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из числа турецких религиозных упражнений мне пришлось видеть только пляски дервишей. Дервиши имеют в своем распоряжении несколько «Текке» (монастырей), в которых они не живут, но в которые собираются для плясок или верчения. Я посетил Текке, находящееся в Пере, с прекрасным видом на Босфор. Перед Текке расположен большой двор, чисто содержимый и зеленеющий от большого количества деревьев. Самое Текке состоит из небольшого дома, не отличающегося архитектурными особенностями. Внутри дома, в середине его, сделано круглое углубление, вроде того, какое мы встречаем в цирках, но меньшего размера; пол этого круга паркетный — лощеный. Церемония началась чтением молитв, совершаемым имамом в то время, когда еще не все члены братства собрались для церемонии. Каждый из приходивших братий делал земной поклон имаму и садился по-турецки возле стенки, отделяющей круг от остального пространства. По сторонам круга в двух этажах расположились зрители в ложах в числе зрителей довольно было турецкого военного юношества, а также европейских дам. По прочтении молитв имам встал с места: до этого он сидел. Встали и члены братства. Заиграла музыка где-то наверху. Сначала она имела медленный темп, а затем в течение церемонии все более и более приобретала быстроту и силу. Встав со своих мест, дервиши стали проходить попарно перед имамом, делая ему на особый манер поклон: акт походил на какой-то церемонный танец. Тот же акт через некоторое время снова повторился. Потом началось верчение дервишей. Оно разделялось на несколько актов. Когда они сняли с себя платье, оказалось, что они одеты во что-то вроде юбок. При верчении эти юбки раздувались, как само собой понятно. Лицо их в этом случае носило следы какого-то экстаза; руки держались приподнятыми кверху. Во время верчения ни один дервиш не задел другого, хотя они и перемещались с места на место. Я заметил, что некоторые из них чувствовали головокружение, выходили из ряда прочих, становились возле стенки круга; оправившись, они снова начинали кружиться. Церемония продолжалась минут 30 и не представляла интереса.
Когда я однажды проходил по обширнейшей стамбульской площади Ат-Майдан (бывший Византийский ипподром), то кир-Димитрий предложил мне посмотреть так называемый Дворец янычар. Я полагал, что найду здесь что-либо напоминавшее об этих когда-то знаменитых воинах, уничтоженных потом самим оттоманским правительством путем кровопролития. Но оказалось, что лучшая часть дворца занята турецким Антропологическим музеем. Здесь находились манекены, представляющие различные профессии турок — прежнего и более нового времени. Мне скоро наскучило смотреть на этих болванов. Но зато из одного окна открывался здесь прелестный вид на Мраморное море и вдали виднелось знаменитое Сан-Стефано. Направляясь к этому дворцу, я заметил на площади поддеревом какой-то странный больших размеров куль или сверток. Кир-Димитрий сказал мне, что это труп только что умершего турка и что умерших турок вообще принято выносить из комнаты и помещать на открытом воздухе. Возле покойника никого не было. Кстати сказать, что, проезжая от Живоносного Источника во Влахерн, я встретил похороны какого-то зажиточного турка, тело которого несли на одно из кладбищ за Византийской стеной в Стамбуле; на лицах участников процессии заметна была какая-то холодность или фаталическая покорность судьбе; плачущих или растроганных не было видно. Похороны представляли собой как бы какое-то неизбежное исполнение скучного обряда.
Константинополь, по общему мнению, принадлежит к самым распущенным городам в нравственном отношении: в этом случае его обыкновенно ставят наряду с Парижем, Лондоном и Берлином. Но такое суждение требует значительного ограничения. Не весь Константинополь ответственен перед судом строгих моралистов. Турецкая часть Константинополя — Стамбул (а это обширнейшая часть Константинополя) — крепко стоит за чистоту нравов и энергично охраняет ее. От лиц компетентных мне приходилось слышать, что в Стамбуле принято следующее правило: если в какой-нибудь семье здесь молодой турок достиг зрелого возраста и не женится, то его изгоняют на жительство по ту сторону Золотого Рога. Замечательно: в Стамбуле нет казарм (за исключением таких, в которых живет полицейская стража). Все казармы размещены в Галате, Пере и других местах. Солдаты нигде не являются блюстителями строгости нравов. Без сомнения, таковы же они и в Константинополе, а потому они и удалены из ригористического Стамбула и живут там, где их пороки не могут соблазнять благочестивых мусульман. Странно, однако, что и султанские дворцы находятся за чертой Стамбула: уж не подходят ли и они под категорию казарм? Распущенность нравов господствует в европейской Пере и грязной Галате. Мне самому среди бела дня приходилось выслушивать от каких-то темных личностей предложения посредничества в таких делах, которые не подобают ни моему возрасту, ни общественному положению. Удивительнее всего то, что эти личности изъяснялись на отличном русском диалекте. Нужно полагать, что такое знание языка приводит их к благим для них последствиям и выработано успешной практикой.
Из моих наблюдений над особенностями константинопольской жизни мне остается сообщить еще очень немногое. Я не имел случая говорить о константинопольских нищих и собаках, между тем сказать о первых я почитаю своим долгом, а молчать о последних невозможно. Есть и в Константинополе назойливые и дерзкие нищие вроде московских (особенной назойливостью отличаются какие-то цыганки с ребятами на руках); но не о них я стану говорить. Если вы идете на пароход или прогуливаетесь по лучшим людным улицам, то нередко встречаете каких-то пожилых субъектов в фесках, опрятно одетых и выглядящих отставными профессорами, живущими на слишком скромную пенсию, субъектов, держащих в руках металлические тарелки вроде тех, какие составляют принадлежность небогатых сельских церквей в России. Эти люди при виде проходящих не двигаются с места, но произносят с благоговением одно и единственное
