Книга О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

отношениях Жемчужиной со Штейнбергом, Сталин отошел от предшествующей своей практики и распространил этот отчет среди всего Политбюро, включая, конечно, и Молотова[693]. В дальнейшей жизни Молотов никогда не упоминал об этом своеобразном унижении. Хрущев рассказал об этом в своих мемуарах, выбросив все непристойности, его это все еще коробило[694]. В декабре МГБ по какой-то причине решило закрыть дело – последующее заявление Берии о том, что это было сделано из-за отсутствия доказательств, едва ли можно считать убедительным, поскольку раньше это никогда не было причиной для прекращения дел, – и Жемчужину сослали в Кустанай в Казахстане сроком на пять лет[695].

По словам одного высокопоставленного сотрудника спецслужб, реальная цель ареста Жемчужиной заключалась в том, чтобы получить компромат на Молотова[696]. Если так, то это был полный провал. Она не дала никаких компрометирующих показаний на своего мужа (на самом деле она, похоже, вообще не давала показаний), и в показаниях ее родственников и коллег Молотов совершенно не упоминался, так же как и ее дочери[697]. Как будто их не существовало и весь ее мир состоял из неблагополучных родственников, коллег и разнообразных любовников. Вряд ли это было бы так, если бы МГБ пыталось с помощью этих свидетелей сфабриковать дело против Молотова. Но это не значит, что МГБ вообще не работало над возможным делом Молотова. Один из желательных сценариев заключался в разработке контактов Молотова с англичанами, но был и американский вариант. Сталин стал одержим идеей, что, когда Молотов путешествовал по городам Соединенных Штатов, у него, вероятно, был собственный частный железнодорожный вагон. Но поскольку Советы не платили за этот вагон, то, должно быть, его оплатили американцы, вознаградив Молотова таким образом за оказанные услуги. Оба этих сценария остались только проектами, свидетельством усердия Сталина и МГБ в подготовке к любым непредвиденным обстоятельствам[698].

К весне 1949 года не осталось ни одного члена команды, кроме мягкотелого Булганина, который ни разу со времен войны не получил бы пинка. На этот раз, однако, от двоих избавились насовсем. В сочетании с полуопалой Молотова и Микояна это заставило команду задуматься. В некотором смысле, впрочем, изменилось не так много: Вознесенский был относительно недавним приобретением Политбюро, а Кузнецов даже не был членом Политбюро, несмотря на то что его прочили в преемники, а индикатор статуса, основанный на доступе к Сталину, не претерпел значительных изменений. Маленков, Берия и Молотов входили в пятерку самых частых посетителей сталинского кабинета, какие бы должности они ни занимали, с 1949 по 1952 год (Молотов во второй половине 1949 года на короткое время вырвался вперед, но в 1950 году вернулся на второе место). Микоян был в пятерке лидеров в 1949–1950 годах, а в 1951–1952-м опустился на несколько строчек. Каганович вернулся в число постоянных посетителей в 1948 году, хотя и не вошел в пятерку лидеров. Визитов Ворошилова было немного, а Андреев после 1948 года вообще не посещал Сталина.

Новым компонентом в кремлевской формуле стал Хрущев, вернувшийся из Киева в Москву в начале 1950 года на должность секретаря ЦК. Хрущев и раньше был членом команды, но поскольку он не жил в Москве, то оставался в стороне от большей части интриг. Его новое назначение, которое произошло довольно неожиданно, вероятно, было мотивировано желанием Сталина создать противовес Маленкову и Берии, которые после ленинградского дела укрепили свои позиции. Таким образом, с середины 1950 года Хрущев вошел в ближний круг. Другим членом команды, чья карьера находилась на подъеме, был Николай Булганин, которого Сталин в 1947 году назначил министром вооруженных сил (ранее он был заместителем). В феврале 1948 года он стал полноправным членом Политбюро, а в апреле 1950 года – первым заместителем председателя Совета министров, заменив на этом посту Молотова. Молотов не воспринимал его всерьез: «ни за, ни против, куда ветер подует, туда и он»[699].

В период с августа 1950 года по февраль 1952 года Сталин находился вне Москвы, отдыхал и поправлял здоровье в общей сложности почти двенадцать месяцев, он проработал всего лишь семь месяцев между двумя долгими периодами отсутствия. Даже когда он был в Москве, его рабочая неделя стала намного короче, чем раньше (в марте 1951 года, примерно вдвое меньше, чем два года назад), и, кроме членов команды, он принимал все меньше людей. Это подготовило почву для важного нового этапа: «коллективное руководство» без Сталина[700].

Рассказывает сын Берии: «В 1951 году члены Политбюро – Булганин, Маленков, Хрущев и мой отец – начали осознавать, что все они в одной лодке, и не имело значения, кого из них выбросят за борт на несколько дней раньше остальных. У них появилось чувство солидарности, когда они столкнулись с тем фактом, что никто из них не станет преемником Сталина – он намеревался выбрать преемника из молодого поколения. Поэтому они договорились между собой не позволять Сталину сталкивать их и немедленно сообщать друг другу обо всем, что Сталин говорил о них, чтобы расстроить его манипуляции. Они забыли свои прежние интриги и похоронили свои старые обиды»[701]. Этот небеспристрастный рассказ сразу же вызывает тревожные вопросы. Кто теперь, когда Вознесенского и Кузнецова не стало, были эти молодые потенциальные преемники? Как получилось, что группа, которая была настолько вовлечена в междоусобный конфликт, что только что избавилась от двух нежелательных членов, могла внезапно зарыть в землю топор войны и объединиться?

По некоторым сведениям, теперь фаворитом в плане преемственности был Маленков, а положение Берии становилось все более шатким. Это может объяснить появление интереса к внутрикомандной солидарности у Берии, но не у Маленкова. И все же есть признаки того, что нечто подобное альянсу, который описал сын Берии, в последние годы жизни Сталина действительно возникло, а также что в этот альянс входил Маленков. Единственное правдоподобное объяснение состоит в том, что, во-первых, члены команды опасались за свою жизнь (вероятно, они не предполагали, что их происки против Вознесенского и Кузнецова закончатся казнью), а во-вторых, думали, что можно рискнуть, поскольку Сталин достаточно ослаблен или отвлечен на другие вопросы[702].

Ближний круг сталинских последних лет состоял из Берии, Маленкова, Хрущева и Булганина. Но Молотова и Микояна также нельзя сбрасывать со счетов[703]. По словам Хрущева, статус Молотова стал понижаться с 1940-x годов, когда члены команды рассматривали его как «будущего лидера страны, который мог бы заменить Сталина после его смерти»[704], но он по-прежнему занимал второе место после Сталина в средствах