Книга Любовница - Аманда Квик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему? Что случилось?
— Кажется, убийца миссис Вичерлей отыскал какие-то сведения о ее жертвах и решил позабавиться, предав огласке их тайны.
— О Боже! — Зоя в ужасе схватилась рукой за горло.
— Успокойся, моя дорогая! — поспешил к ней на помощь Отис. — Мы все уладим.
Маркус счел нужным вмешаться в разговор:
— Нам лучше спуститься в сад и обсудить все без свидетелей. Насколько я понимаю, существует только один выход из создавшегося положения.
— Мы должны открыть Марианне правду. — Бакенбарды Отиса дрогнули. — Я сколько раз призывал к этому Зою, с самого начала всей этой истории. Цыплята всегда возвращаются на свой насест, не уставал повторять я!
— Но наша драгоценная Марианна! — прошептала Зоя, явно потрясенная. — Что она скажет? И что скажут Шеффилды? Что будет со свадьбой?
— Мы что-нибудь сообразим, дорогая, — шепнул Отис, увлекая ее к двери. — С самого начала мы знали, что наступит день — и нам придется ей все рассказать.
Через полтора часа, около половины третьего утра, Маркус прошелся по своей лаборатории, плеснул в бокал бренди и уселся в кресло перед рабочим столом. Оглядел комнату, освещенную единственной зажженной лампой. Ему необходимо было основательно подумать — а лучше всего думалось именно здесь.
Он забросил ноги на стол, откинулся на спинку кресла и отхлебнул глоток бренди. У него давно уже вошло в привычку позволять мыслям бесцельно блуждать в течение нескольких минут, прежде чем сосредоточиться. Эта хитрость безотказно помогала сконцентрироваться на главном.
Вспомнился разговор, состоявшийся час назад у Крэндалов. Маркус знал, как тревожится Ифигиния по поводу тетиной тайны, но вот лорд Отис, казалось, был полностью удовлетворен столь неожиданным поворотом событий. И Маркус мог понять его. Восемнадцать лет заставлять себя притворяться добрым другом — и вот теперь наконец-то открыто признать собственную дочь!
К концу разговора Зоя, похоже, тоже смирилась с неизбежным и, по-видимому, даже испытывала облегчение оттого, что в скором времени освободится от бремени своей тайны.
Оставалось лишь выяснить, как Марианна воспримет известие о том, что Отис ее отец. Ее надежда на брак подвергается большой опасности, но кто знает, как все повернется. Юный Шеффилд весьма независим в суждениях, у него есть воля. Если он действительно любит Марианну, то его не испугают сплетни.
Если он действительно любит Марианну!..
Ад и все дьяволы! Маркус с отвращением скривил губы. Кажется, он уже начинает поддаваться влиянию этих идиотов — так называемых поэтов-романтиков! Очевидно, ему вредно проводить так много времени в обществе Ифигинии и собственного братца. Их искаженные, нарочито возвышенные взгляды на отношения между мужчиной и женщиной оказывают на него пагубное влияние. Нужно постараться оградить себя от этой заразы! Он ученый, а не поэт!
Слишком дорого заплатил он за свои уроки, составив правила, защищающие и от наивности, и от склонности к излишней романтике.
Стук в дверь лаборатории заставил Маркуса вздрогнуть и прервать размышления.
— Войдите!
— Маркус? — В комнату вошел Беннет.
— Что тебе угодно?
— Да так, ничего. — Беннет замялся. — Ловелас сказал, что ты здесь. Я как раз собирался подняться в спальню. Решил заглянуть, пожелать тебе спокойной ночи.
— Я пришел сюда, чтобы все тщательно обдумать. — Маркус посмотрел на бокал в своей руке. — Выпьешь со мной?
— Спасибо! — с облегчением согласился Беннет. Он прошел к столику, налил себе бренди.
Маркус ждал. Беннет взял бокал, задумчиво посмотрел на него.
— Час назад я видел тебя в обществе миссис Брайт.
— У Крэндалов?
— Да.
— Я не заметил тебя.
— Там была жуткая давка, — пояснил брат. — В бальной зале не повернуться!
— Да, действительно.
Беннет откашлялся:
— Ты уже начал готовиться к свадьбе?
— Миссис Брайт все еще не дала мне своего согласия.
Беннет быстро вскинул голову, на его лице читалось выражение крайнего изумления.
— Что ты сказал?
— Она не готова рискнуть стать моей женой, — уныло ответил старший брат. — Говорит, что хотя и очень… ну, в общем, хотя я ей очень нравлюсь, но все же она не в восторге от мысли выйти за меня замуж.
Беннет поперхнулся бренди.
— Она, должно быть, сошла с ума! — Несмотря на собственное мнение по этому вопросу, он вдруг почувствовал себя смертельно оскорбленным.
— Принимаю это за комплимент, — хмыкнул Маркус. — На самом деле она слишком далека от безумия. Она энергичная, гордая, независимая… в общем, очень необычная женщина — но уж никак не сумасшедшая.
— Но почему она отказывается выйти за тебя?! Ты же граф, черт возьми! И к тому же богат! Да любая на ее месте расшиблась бы в лепешку, чтобы удержать тебя.
— Миссис Брайт сама достаточно состоятельна благодаря своим мудрым инвестициям в некоторые предприятия. Непохоже, чтобы ее слишком интересовал мой титул, — кисло улыбнулся Маркус. — У нее на редкость демократичный взгляд на то, что делает из мужчины джентльмена. По-видимому, она много читала Локка, Руссо и, разумеется, Джефферсона.
Беннет рассердился всерьез:
— Не сомневается ли она в твоем праве на титул?
— Нет.
— Надеюсь, что нет, — нахмурился Беннет. — И ты продолжаешь утверждать, что она отказывает тебе?
— Потребуются колоссальные усилия, чтобы получить ее согласие.
— Проклятие! — выдохнул Беннет. — Просто поразительно! Даже не знаю, радоваться мне или сходить с ума от злости.
Маркус привычно повертел бокал, посмотрел на отблески света в тяжелых гранях.
— Это миссис Брайт убедила меня не противиться твоему браку с Юлианой Дорчестер.
Беннет бросил на него сердитый взгляд:
— Я не верю! С какой стати она стала бы вмешиваться в мои проблемы! Какое ей дело до того, на ком я женюсь?!
— Ее заботят очень многие странные вещи. И многие люди…
— Маркус, не переменил же ты мнение о моей женитьбе, прислушавшись к словам миссис Брайт! Я никогда в это не поверю.
Маркус снова печально улыбнулся:
— Ты удивлен?
— Не то слово!
— Возможно, не ты один. Я сам был захвачен врасплох.
— Разве можно представить себе, что ты позволил кому-то… тем более своей любовнице… — Беннет вдруг осекся, заметив, как старший брат угрожающе сузил глаза. — То есть… своей подруге оказать на тебя влияние! Да я не припомню случая, когда ты изменял свое мнение по любому, пусть самому ничтожному вопросу!