Книга Тысяча ударов сердца - Кира Касс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне страшно, – прошептал я.
Мать Анники, по обыкновению, безмолвствовала.
– Она в опасности. Я всячески успокаиваю себя. – У меня чуть не вырвался смешок. – Шрам на моей груди свидетельствует, что она способна за себя постоять. Но со мной… со мной она обретет уверенность. Каково ей осознавать, что враг может таиться под маской друга?
На мгновение я осекся, обуреваемый кровожадными мыслями. Если какой-то негодяй тронет ее хотя бы пальцем, удавлю собственными руками – и моя совесть будет чиста.
– Не знаю, что мне делать. Народ – мой народ – возлагает на меня огромные надежды. Думаю, что сумею их оправдать. Сумею вернуть утраченное королевство… по возможности мирным путем. Но как защитить Аннику? Если с ней что-нибудь случится…
Внезапно мне явилась четкая картинка. Анника, бледная и неподвижная, распростерлась на земле. На запястьях темнеют кровоподтеки, горло перерезано. Анника, лишенная своего чарующего смеха, остроумия, отзывчивости. Точнее, не Анника, а ее бренная оболочка.
Образ был настолько ярким, что у меня подкосились ноги. Дыхание перехватило. Я замотал головой, впился пальцами в землю и постарался вернуться в реальность. Я в Возино. На могиле королевы Эвелины. Все прочее – лишь игра моего воображения. В действительности ничего не произошло.
Пока не произошло.
Палмер прав. Никто не защитит Аннику лучше меня. Она тоже оберегала меня по-своему. Там, в пещере, мы словно очутились под колпаком из закаленного стекла – недосягаемые и неуязвимые. Разве Остров не пытался разрушить нас? Разве в своем единстве мы не преодолели все невзгоды?
Никто другой – никто! – не превратил бы сущий кошмар в рай на земле.
– Ты бы гордилась дочерью. Она выросла писаной красавицей, красивее, чем тебе запомнилось. Ее улыбка озаряет все вокруг. Она самоотверженна, решительна, умна и, вероятно, милосерднее тебя, – докончил я с улыбкой. – Она поведала мне историю своей первой любви. О мальчике с яблоком. Вы наткнулись на него, странствуя по окрестностям. Мальчик восхитился ее красотой, и Анника благосклонно приняла его комплимент. Она рассказывала тебе, что влюбилась в него с первого взгляда? Ты бы сильно огорчилась, узнав, что я был тем самым мальчиком?
Словно лопнул тугой обруч, до сей поры сдавливавший мне грудь. Нечто подобное я испытывал, когда Анника обнимала меня в пещере. На сердце потеплело. Появилось ощущение… свободы.
– Впрочем, ты едва бы огорчилась, – поразмыслив, добавил я. – Скорее, наоборот, порадовалась бы за мальчика, который снова встал на верный путь. Ты ведь никогда не злилась на меня. Не желала мне зла, не проклинала. Ты простила меня. Анника тоже простила. – Я судорожно сглотнул, глядя в сторону. – Думаю, она меня любит. Но кое о чем она не догадывается. Не догадывается, сколь велика моя любовь к ней. Ради нее я готов горы свернуть.
Едва слова были произнесены, я понял, что отпираться бессмысленно. Несусветная глупость, безумие – бросить все, на что потрачены годы кропотливого труда, ради несбыточной мечты. Отречься от своего народа, припасть к ногам Анники – значит подписать себе смертный приговор.
Но лучше себе, чем ей.
– Обещаю беречь ее. Тебя уже не вернуть, но Анника будет жить. Моя вина перед тобой безмерна. Не могу подобрать слов, чтобы выразить всю глубину своего раскаяния. Но свой проступок я искуплю любовью к твоей дочери. Искуплю… пусть и ценой собственной жизни. Я люблю ее. Прощай! – Поднявшись, я устремил взор на могилу отца. – Говорят, ты был достойнейшим из людей. Клянусь, отныне тебе не придется краснеть за меня! Я совершил множество ошибок. Надеюсь, ты сумеешь меня простить. Твой сын всегда гордился тобой.
Я почтил его память последним поклоном и стал лихорадочно обдумывать пути к отступлению.
Мои размышления прервал хруст ветки. Вспомнив Колючку, я ощутил болезненный укол, резко обернулся…
И увидел Блайз. Ее глаза пылали ненавистью. Губы дрожали, черты исказила ярость пополам с обидой.
– Давно ты здесь?
– Достаточно, – с горечью откликнулась она. – Вот почему ты мной пренебрег? Из-за проклятой девчонки?
– Блайз, дело не в тебе. Ты по-прежнему много для меня…
– Ты хоть представляешь, сколько ночей я провела, мечтая о тебе? – перебила Блайз, надвигаясь на меня. – С самого первого дня в Возино все мои помыслы были о тебе. Я наблюдала, как самоотверженно ты трудишься, и старалась не отставать. Наблюдала, скольким ты жертвуешь ради других, хотя и не признаешь этого. Однако ты всегда держался особняком, вечно себе на уме, а мне не хватало смелости. Потом тебя отправили на Задание, и у нас наконец появилась возможность сблизиться. Мне казалось, вот теперь все наладится. Выходит, Задание стало началом конца?
Ее упреки ранили в самое сердце, однако я счел за лучшее сказать правду:
– Ничего и не начиналось. До недавнего времени я сам не подозревал, что способен испытывать хоть что-то, помимо… ярости.
Выражение обиды сменилось недоверием.
– Ты говорил, она воплощение всего, что тебе ненавистно!
– Отчасти так и есть… но только отчасти.
– Я всегда служила тебе верой и правдой! – выпалила Блайз. – Всегда верила, поддерживала. Не отворачивалась, невзирая ни на что. А сейчас, когда мы так близки к цели, на которую ты положил столько труда и здоровья, ты готов отречься от своего народа ради паршивой девчонки?
– Пойми, Блайз, если останусь, Каван будет обращаться со мной, как с собакой. Допустим, я убью его, вытесню с престола, но тогда мне придется до конца дней бороться за власть. Только я не желаю. Эта часть меня умерла, а мне хочется жить дальше. Пусть моя жизнь будет короткой, наполненной страданиями, но зато свободной.
В ее взгляде по-прежнему читались злость и изумление.
– Ты предатель, Леннокс. Хуже вора, хуже труса. Ты предал свой народ! – с отвращением заключила она. – Впрочем, из уважения… – Она осеклась, покачала головой. – Из бывшего уважения я дам тебе фору. Шесть часов. А после извещу Кавана. Твою мать, Иниго, всех. Все узнают о твоем предательстве. А когда мы нагрянем… – Блайз взглянула на меня в упор, – не жди пощады. И позволь напомнить напоследок: мне неведомо поражение.
Оцепенев от страха, я смотрел ей вслед. Блайз в очередной раз продемонстрировала, насколько она опасный противник. Зная не понаслышке, на что способна моя недавняя соратница, я не стал тратить драгоценное время и бегом направился к себе.
Оглядел скудные пожитки. Что взять с собой в дорогу? Выбор пал на перья для каллиграфии и отцовский плащ. Пристегнув к поясу меч, я схватил пустой бурдюк, проклиная себя, что не удосужился наполнить его заранее. Проверил содержимое поясной сумки, намотал на запястье полоску кружева – таиться более не имело смысла. Ну а все остальное должно
