Книга Судьба генерала Джона Турчина - Даниил Владимирович Лучанинов

сейчас командовал, состоял из эмигрантов, главным образом немцев и ирландцев.

Таким же опытным боевым офицером был и капитан Томас Найт, командир 18‑го полка, участник войны с Мексикой. Солдаты его были до войны типографами и машинистами, плотниками и литейщиками, каменщиками и кузнецами.

Майор Генри Мур, нынешний командир 19‑го Иллинойского, пришел последним. Войдя, молча поднес к козырьку два пальца, брякнул шпорами. В ответ на приглашающий жест Ивана Васильевича молча уселся на свободную складную табуретку. Об этом смуглом, черноволосом, похожем на испанца человеке Турчанинов знал только, что был он питомцем известного военного училища Уэст-Пойнт. В холодном выражении худого красивого лица с синими от бритья щеками, в его молчаливости и замкнутости, в подчеркнутом соблюдении субординации мнилось Ивану Васильевичу не только противопоставление себя всему окружающему, но и скрытая враждебность, готовая вырваться наружу, едва представится случай.

— Ну, все в сборе. Майор Блэк, давайте вашу карту, — сказал Турчанинов, завершив сборку старательно прочищенного и смазанного револьвера.

Блэк с треском раскинул на столе, под висячим фонарем, большую, изрисованную цветными карандашами и потертую на сгибах карту штата Алабама.

* * *

У Надин сегодня было дежурство.

Миновав светящиеся за деревьями, точно матовые фонари, большие парусиновые шатры походного лазарета, Турчанинов направился к маленькой палатке, где отдыхали дежурные врачи. На просвеченной изнутри парусине двигались темные деформированные тени. Откинув полу и нагнувшись, Иван Васильевич вошел. Надин сидела при слабом свете лампочки и, низко опустив голову, зашивала на себе широкую юбку, только что порванную и лесных потемках о древесный сук. Тяжелые ее волосы убраны под накрахмаленную белую косынку, видны маленькие уши.

— О, как у вас тепло! — порадовался Турчанинов.

И верно, тепло было в палатке. Весело потрескивающая, рдеющая малиновым пятном накала, железная печурка, на которой было поставлено ведро с водой, источала жар. Перед ней, открыв дверцу и подбрасывая в огонь наколотые сосновые щепки, присел Джордж, слуга Надин. Розовые отблески перебегали по черному лицу. Нагнувшись над большим корытом, откуда поднимался тонкий пар, крепкая, широкобедрая Гарриэт Табмэн хлюпала водой — стирала. Большая куча рваного, в грязи, в засохшей крови белья громоздилась у ее ног.

— Ну как, кончилось совещание у Бюэлла? — спросила Надин по-русски, подставляя щеку под мужнин поцелуй.

— Кончилось, Наденька. Ох, устал! — Турчанинов, сдвинув кепи на затылок, уселся на походную койку, заскрипевшую под тяжестью. — Будем завтра штурмовать Хантсвилл. Готовьтесь. Много у вас, врачей, будет работы.

— Мы всегда готовы. Наверно, голоден, Жан?

— Нет, благодарствую, Майкл меня уже накормил. Как сегодня дежурство?

— Ничего, спокойно.

Она перекусила нитку, закончив шитье, и протянула негру иголку: «Спасибо, Джордж». Тот воткнул иголку, точно в подушечку, в свои мелко-курчавые шерстистые волосы и, уловив взгляд Турчанинова, добродушно оскалил выступающие вперед зубы:

— Всегда под рукой, масса полковник. Удобно.

До плеч обнаженными, шоколадными, мускулистыми руками Гарриэт стала скручивать в жгут и отжимать простиранную рубаху. С пальцев капала мыльная пена.

— А ты знаешь, Жан, Гарриэт хорошо знала Джона Брауна, — сказала Надин. — Она мне сейчас про него рассказывала. Помнишь, его повесили два или три года назад?

Турчанинову припомнились недавние события в штате Вирджиния, в городе Харперс-Ферри. Все газеты тогда были полны ими. Группа вооруженных людей, белых и черных, захватила находящиеся там федеральный арсенал и оружейный завод, арестовала местных рабовладельцев, а рабов-негров освободила. Были посланы войска. После ожесточенной перестрелки солдаты ворвались в заводской цех, где засели повстанцы. Среди убитых и раненых увидели высокого старика с длинной седой бородой. Отдавая ружье, он назвался Джоном Брауном. «Я пришел освободить рабов, — сказал он. — Я пытался усовестить людей, но понял, что жители южных штатов никогда не сознаются, что они преступники против бога и человечества. Поэтому я считал себя вправе пойти против ваших законов».

— Да, я хорошо знала капитана Брауна, — гордо сказала негритянка. — Это был лучший из людей.

Она шлепнула тяжелый влажный жгут на груду мокрого, уже выстиранного белья, осторожно слила из корыта в ведро черную мыльную воду и, сняв с печурки другое ведро, залила корыто горячей, дымящейся чистой водой. Потирая спину, приказала:

— Джордж, вылей-ка и принеси свежей.

Негр подхватил оба ведра, и с грязной водой и пустое, и растаял в черном, дышащем ночной прохладой, треугольнике входа. Слышно было, как он насвистывает, удаляясь, какой-то псалом, затем стало тихо. Взбив густую белоснежную пену, Гарриэт бросила в корыто новую охапку белья, от которого шел кислый запах, передохнула минуту и вновь принялась за стирку, упираясь головой в брезент палатки.

— На что же рассчитывал Джон Браун, когда поднимал восстание? — спросил Турчанинов. — У него был хоть какой-нибудь план?

— Был, сэр, — сказала негритянка. — Он хотел захватить федеральный арсенал, вооружить всех негров, готовых сражаться, занять горные районы и построить там укрепления. Потом спуститься с гор в долины и создать республику на освобожденной земле. Он даже написал Конституцию для будущей, — что-то торжественное прозвучало у нее в голосе, — свободной негритянской республики. Он был точно пророк, мисси, ведущий свой народ... Да, я не раз встречалась и беседовала с этим человеком.

— Знаешь, Браун называл ее генералом! — сказала, смеясь, Надин. — Правда, Гарриэт?

Гарриэт смущенно кивнула.

— Правда. Не хочу хвастать, мисси, но масса Браун сказал про меня: «Вот генерал Табмэн, который может руководить армией». Меня, простую, неграмотную негритянку, он так назвал. Он, сам бывший военный, капитан!.. Потом на нашей конференции в Чэтеме, в негритянской церкви, мы выбрали его главнокомандующим повстанческой армией.

Турчанинов зорко поглядел:

— Так вы по-настоящему готовили восстание?

— Конечно, сэр! Весной в Питтсборо, у Джерита Смита, аболициониста, мы с Брауном уже обсуждали, когда и где начать. До того мы держали связь через Фредерика Дугласа.

— Это вице-президент Общества борьбы с рабством?

— Да, сэр, теперь он вице-президент. Цветной.

Вернувшийся Джордж принес зачерпнутой в лесном ручье свежей воды, поставил ведро на раскаленную печурку и опять присел перед ней на корточки. А Гарриэт стирала белье раненых и рассказывала:

— Тогда, в Питтсборо, я в последний раз видела массу Брауна... После того я вовсю принялась миссионерствовать. Я всюду ездила и находила нужных людей. Я убеждала