Книга Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет - Владимир Михайлович Семёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если случалось, что большой недозрелый плод падал на землю, его можно было пожарить, как жарят кабачки, и получить не меньшее удовольствие, чем от папайи в ее натуральном виде.
Работая в Сингапуре и Индонезии в целом более шести лет, я старался не пропускать дня, чтобы не отведать хотя бы несколько кусочков папайи, обычно в конце обеда. Знающий врач без колебаний скажет, что это — великолепный диетический и лечебный продукт. Случайно из разговоров бывалых летчиков Аэрофлота я узнал, что во времена Советского Союза, которым правила КПСС, было принято регулярно доставлять из тропиков в Москву для членов Политбюро партии плодов папайи. Папайю «прописывали» своим высоким пациентам кремлевские врачи.
Не отвлекаясь более на тропическую экзотику, вернусь к главной мудрости: «Если взращиваешь урожай на всю жизнь, лучше всего взрастить человека».
В минувшем веке государственные мужи России эту мудрость либо не понимали, либо понимали превратно и своекорыстно.
Не понимали или же игнорировали, когда губили генофонд нации войнами, казнями, притеснениями, голодом.
Понимали превратно, когда ради «великих» исторических экспериментов пытались переделать саму природу человека. Селекция методом «прополки» и «культивации» того, что оставалось после прополки, дала определенные плоды, которые вошли в летопись XX века под названием «советские люди».
«Прорабы перестройки», выдвинув в свое время лозунг: «Открыться внешнему миру и влиться в ряды демократических государств», — как-то позабыли о том, что человек в чем-то сродни растению, и, когда двери и окна теплицы открывают настежь, тепличные растения заболевают, а то и гибнут. Выживают прежде всего сорняки, они-то и идут в рост. Нечто подобное и произошло у нас.
К началу нового века в России остро встала задача взрастить поколение людей, которые могли бы не только выживать, но и нормально жить, еще лучше — радоваться жизни в «постсоветскую», будем надеяться, гуманную и демократическую эпоху.
Это — много серьезнее, чем вырастить только дерево или какую-то там папайю, которую и деревом-то не назовешь.
Это сладкое слово «культура»
С кем вы, мастера культуры?
Культуру — в массы!
«Культура — это приблизительно все то, что делаем мы, и чего не делают обезьяны».
«Называть нищих господами — это не по-товарищески».
С. И. Ожегов в своем мудром «Словаре русского языка» дает нам вроде бы понятное концентрированное определение культуры: «Совокупность производственных, общественных и духовных достижений людей». Далее он поясняет, что это слово может означать разведение, выращивание какого-нибудь растения или животного, а может — культурность, высокий уровень чего-нибудь. Мы говорим о культуре речи, культуре голоса у певца и даже о физкультуре.
Энциклопедия дает более пространное объяснение: культура — это исторически определенный уровень развития общества, творческих сил и способностей человека, выраженный в типах и формах организации жизни и деятельности людей, а также в создаваемых ими материальных и духовных ценностях.
Еще понятие «культура» употребляется для характеристики определенных исторических эпох, конкретных обществ, народностей и наций (Культура майя), а также специфических сфер деятельности или жизни (Культура труда, быта). В более узком смысле — это сфера духовной жизни людей, включая нормы морали и права, способы и формы общения людей.
Энциклопедия советской эпохи в дополнение ко всему этому еще говорила о новой, социалистической культуре, многообразной по национальным формам и интернациональной по своему духу и характеру, о формировании культуры единого советского народа.
С этого последнего, кажется, и следует начать, коль скоро речь идет о XX веке, для нас — в основном советском.
Культура, как я представляю ее, — это прежде всего то, как мы обращаемся друг к другу и как общаемся друг с другом. Введенная с первыми декретами Советской власти форма обращения «товарищ» была несомненно демократичной. Сломав полуфеодальные порядки в стране, она раскрепостила ранее униженных и закабаленных. Слово «товарищ», подобно французскому «ситуаэн» (гражданин), введенному во Франции Великой буржуазной революцией, вроде бы ставило Россию вровень с демократическими государствами Запада. Хотя многих смущала и озадачивала манера властей внезапно менять обращение «товарищ» на «гражданин», как менее достойное, чуть этот «товарищ» оступится.
Очень скоро доброе, почти братское «товарищ» (вспомним старинное: «Ты, товарищ мой, не попомни зла...») превратилось во что-то очень казенное и опять же — иерархическое. Слово «товарищ» в приложении к Сталину, а затем Хрущеву, Брежневу требовалось писать непременно целиком, а то и с заглавной буквы; перед именем какого-нибудь столоначальника можно было спокойно поставить «тов.», а уж если это простой Иванов, то он вполне мог обойтись одной лишь маленькой буквой «т». И такая иерархия была не только на письме. Само слово «товарищ» произносили, можно сказать, как бы с разным придыханием.
Разное придыхание придавало и разный оттенок общению людей в зависимости от той же иерархии. Многие удовлетворялись этим как данностью, от которой не уйти.
Когда горбачевская перестройка набрала обороты, в массе россиян было отброшено и обращение «товарищ». В те совсем недавние годы вдруг с энтузиазмом вспомнили и попытались возродить взамен порядком выцветшего и к тому же бесполого «товарищ» прекрасное уважительное русское обращение — «сударь» и «сударыня». Я очень радовался такому повороту и стал возможно чаще произносить эти слова. Но всюду слышал что-то вроде: «Эй, мужчина, скажи женщине в синем пальто, что я за ней стою».
Думаю, такие «неувязочки» памятны многим. И мы сникли, смирились с почти зоологическими «мужчина», «женщина». Смирились и потому, что россияне, ожесточившиеся в бесконечной борьбе с разными «неувязочками», просто расхотели говорить что-то большее, чем «мужчина» и «женщина». Перестали, в общем, уважать друг друга.
Вот он — первый пень, о который мы спотыкаемся, устремляясь к культуре.
Мы — не первый и не последний народ, свалившийся в кризис. Важно поэтому помнить, что кризисы проходят, а люди, страна остаются. И нам нужно будет смотреть в глаза друг другу годы спустя, а значит, никак нельзя «терять лицо».
Мне всегда было приятно, когда я