Книга Дом потерянных душ - Ф. Дж. Коттэм

О мальчике он просто старался не думать.

Ник Мейсон захлопнул багажник, набитый смертоносным грузом, и посмотрел на часы.

Он был не уверен в ирландце. Он не понимал, как в одном человеке, особенно с такой израненной душой, как у Пола Ситона, могут одновременно существовать и трусость, и смелость. На войне он не раз видел, как трусость маскировалась бравадой. И он не раз видел, как храбрость уступает место страху. Он и сам не раз испытывал страх, но вырывался из его железных тисков, не позволял страху парализовать свою волю в бою и продолжал делать то, чему его научили: нести смерть. Однако таких людей, как Ситон, он еще не встречал. Он посмотрел на напарника, лицо которого отражалось в зеркале заднего вида. Тот сидел, решительно сжав зубы, вперив взгляд в дорогу, и не замечал, что за ним наблюдают. Да, Ситон многое повидал на своем веку. То, что обычным людям видеть не положено. Ужасный опыт только ранил его душу. И вот теперь, вопреки всем доводам рассудка, он отправляется обратно, чтобы получить еще больше. Битва, в которую он однажды ввязался, не закалила его, а скорее лишила покоя. И тем не менее он снова здесь — решительный и непреклонный.

Сам Мейсон чувствовал лишь нечто вроде мрачной готовности отдаться в руки судьбы. Несмотря на принятое крещение, которое, естественно, он не мог помнить, Ник не считал себя верующим и не исповедовал никакой религии. Он раз и навсегда выбрал для себя путь воина. Ему нравилась его работа своей изменчивостью и бескомпромиссностью. Все остальное зависело лишь от обстоятельств. Ник любил сестру и хотел защитить ее жизнь и душевное здоровье. Для нее он был готов на все. Еще не было случая, чтобы он не выполнил своего долга. Выполнит его и сейчас.

Мейсон подозревал, что слова иезуита об уничтожении африканского идола недалеки от истины. Нажимая тогда на курок, Ник действительно ощущал небывалый прилив сил. Он еще сказал тогда Ситону, что хижина вождя — поле недавнего и, возможно, грядущего боя — вселила в него ужас и беспокойство. Но кое о чем он предпочел умолчать. Да, черт возьми, он тогда не на шутку испугался. И все же, когда он прошил кедди автоматной очередью и тот рухнул на землю, Ник Мейсон испытал чувство торжества.

Впрочем, сейчас торжествовать было рано. Мейсона мучили дурные предчувствия. Дом Фишера манил, звал его к себе. И всему виной магия, которой занимался в Африке его отец, чтобы обделывать свои темные делишки. Впрочем, похоже, ирландца в доме Фишера ждали еще больше. Малькольм Коуви, подручный Фишера срежиссировал это неотвратимое и опасное путешествие. Именно Коуви способствовал мучительно долгому распаду личности Ситона. Именно Коуви через двенадцать лет без труда разыскал Пола после рокового посещения дома Фишера группой студентов. Ирландец влачил жалкое существование отверженного, но Коуви тем не менее каким-то образом раздобыл его незарегистрированный телефонный номер.

И вот Малькольм Коуви незримо вел их к неясному месту назначения. При встрече с Ситоном Коуви продемонстрировал удивительную осведомленность о судьбе студенток, что уже само по себе наводило на подозрения. Не он ли провернул дело с сундуком на чердаке у Гибсон-Гора? И действительно, Ситону подозрительно легко удалось обнаружить дневник Пандоры. Да и сам Гибсон-Гор — человек, помешанный на антиквариате, — вряд ли мог проглядеть плохо спрятанную вещь.

Итак, именно Коуви отправил тогда Ситона в дом Фишера. Но Ситону удалось вырваться, что нарушило планы Коуви. И вот Пол снова туда возвращается. Возвращается по настоянию Коуви. Значит, все дело в Ситоне? А он, Мейсон, не играет никакой роли в общей расстановке сил? Но почему? Разве и сам ирландец не мучается сомнениями?

Мейсон снова посмотрел на Ситона. Тот, сжав зубы, упрямо смотрел вперед, и по его лицу невозможно было прочесть, о чем он думает. Какие чувства владели ирландцем? И, что еще более важно, чем таким особенным владел ирландец?

Мейсон задумчиво покачал головой и сунул руку в карман. Его пальцы нащупали обтянутую акульей кожей рукоятку складного ножа. Ее привычная тяжесть и знакомые очертания успокаивали. Прикоснувшись к ней, Мейсон почувствовал то ли благодарность, то ли облегчение. Он понял, что сделает это, так как у него нет другого выхода. Его должно поддерживать то немногое, что он знает и что он действительно понимает.

Они переправлялись через Солент под темной пеленой дождя, ерошившего поверхность воды и делавшего еще более угрюмыми вздымавшиеся над морем форты. Вокруг не было ни одного судна. Они взяли по кружке кофе и спрятались под протекающий навес на верхней палубе. Когда паром вошел в док Фишбурна, погода ухудшилась и ливень принялся выбивать частую дробь по брезентовой крыше их «сааба». Ситон включил фары, «дворники» разгоняли потоки воды на ветровом стекле. На этот раз, ведя машину по пустынным осенним дорогам, он обогнул лес по периметру и подъехал к дому Фишера с юга. Они тряслись и прыгали по ухабам лесной тропы, петляющей между мокрыми деревьями, пока лучи фар не уперлись в одинокий столб ворот. На столбе сидел уцелевший каменный грифон, голова которого, изрядно потрепанная ветрами, смотрела на них со злобным оскалом. Ситон притормозил, заметив второй столб, лежащий неподалеку и весь заросший плющом. Пол включил первую передачу и свернул на незаметную дорожку между путевыми знаками. Под шинами заскрипел гравий подъездной аллеи, ведущей к заброшенному дому Фишера.

— Что нас там ждет? — подал голос Мейсон.

— Студентки пошли туда, вооружившись ключами к висячим замкам единственных ворот в ограде вокруг дома. Внутри они обнаружили развалины, подступы к которым преграждал барьер из цепи, усиленный еще и колючей проволокой. Вот что успел запомнить их предводитель, перед тем как у них в головах все смешалось и их поглотил хаос. Но мне кажется, что нас все-таки ждет более теплый прием.

— Мне тоже так кажется. К тому же мы вооружены не только ключами.

Никакой ограды вокруг дома не было и в помине. В окнах горел свет — не слишком яркий, но хорошо видный. Прежде чем башня нависла над ветровым стеклом «сааба», Ситон усилием воли заставил себя поднять на нее глаза. За толстыми неровными стеклами горел красноватый огонь. Рядом на сиденье Мейсон заряжал и перезаряжал двойной магазин короткоствольной винтовки с глушителем. Как только они сошли с парома и тронулись в путь, Ник потребовал сделать остановку и достал оружие из спрятанной в багажнике сумки. Они подъехали ближе, и натяжной верх «сааба» заслонил вершину башни. Теперь Ситон увидел, что шикарные машины, стоящие на просторной площадке перед главным входом, накрыты брезентовыми чехлами. В прорехе одного из них виднелся черный навощенный кузов. Солдат Мейсон, тяжело дыша, обматывал обоймы с патронами полосками цветного скотча. Ситон вдруг вспомнил, что всего десять лет назад, когда его снедало свойственное всем молодым тщеславие вперемешку с застенчивостью, он смел претендовать на одну из небольших, но ярких ролей в том захватывающем фильме, который именуется жизнью.

«Поосторожнее со своими желаниями», — сказал Ситон сам себе.

Он резко затормозил, вышел из машины и под неумолчный шум дождя направился мимо лимузинов к дверям дома Фишера