Книга Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович

полагаясь только на чутье и здравый смысл». Это была атака уже лично на Байбакова. Хотя при этом, по мнению Родионова, генсек метил в Косыгина. Тот нервничал, но не выступил в защиту правительства. Поручил ответить Байбакову, что тот и сделал, приняв удар на себя.

Излив на Байбакова и Косыгина свое недовольство, Брежнев принялся за подчиненные им министерства, где планы выполнялись только на 15, 20, 55 или 60 %. «Если в той или иной отрасли народного хозяйства зарплата растет быстрее производительности труда, медленно повышается рентабельность и эффективность, если не осваивается новая техника, а министр не замечает этого, молчит, — значит, он успокоился на достигнутом, значит, у него притупилось чувство ответственности», — разнося в пух и прах «нерадивых» министров, Брежнев целил все в того же Косыгина с Байбаковым. «Брежнев в этой речи, — пишет его биограф, профессор Бременского университета Сюзанна Шаттенберг, — во многом нарушил табу: он не согласовывал свое выступление, он не придерживался позитивного изложения, он беспощадно сводил счеты, что делалось с вполне недвусмысленной целью скомпрометировать Косыгина и Байбакова и возложить на них ответственность за отставание экономики».

В 1972 году Брежнев снова ударил по Госплану: «Прошло два года, а к составлению этой программы [по снабжению населения высококачественными товарами. — В. В.] ни Госплан, ни министерства, ни соответствующие отделы и даже ЦК по существу не приступили. Так, товарищи, дело дальше идти не может». Генсек вновь не дозировал «достижения» и «недостатки», а говорил напрямую: «Госплан еще далеко не стал тем экономическим центром, который способен эффективно противостоять напору ведомственных и местнических интересов». Досталось Госплану и за «либерализм»: «Это и либерализм Госплана <…>, а подчас и стоящих за ним органов. Это напор ведомственных и местнических интересов, это и заинтересованность заказчиков, которые норовят зацепиться за все новые объекты, тем более что деньги-то даются на строительство не из собственных доходов, а из общей государственной казны».

Брежнев пошел в прямую атаку на косыгинские реформы, заметив, что теперь их называют «экономическими реформами», хотя они были известны как «реформы Косыгина». «Кое в чем принятые меры, прямо надо сказать, себя не оправдали. Они недостаточно помогают в решении таких вопросов, как принятие напряженных планов, рост производительности труда, ускорение научно-технического прогресса и повышение качества продукции», — констатировал генсек. В то же время он давал понять, что сам является приверженцем этих реформ, и возлагал вину за их провал на Байбакова и Косыгина. Из его речи следовало, что председатель Госплана и глава Совмина не смогли воспрепятствовать злоупотреблениям с новыми показателями: предприятия отмечали рост прибыли, завышали цены, а объем производства увеличивали, выпуская товары, в которых не нуждается рынок и которые поэтому никто не хотел покупать.

 Первый секретарь ЦК СЕПГ, председатель Государственного совета ГДР В. Ульбрихт (справа) и председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков (слева) на XXIV съезде КПСС. 7 апреля 1971. [РИА Новости]

Ожидали ли Байбаков и Косыгин такого финала реформ? С какого-то момента — да. Любомир Штроугал, премьер-министр ЧССР, рассказал, как 30 марта 1971 года встретился с Косыгиным в Москве на XXIV съезде КПСС. Заговорили о начатой в СССР экономической реформе.

— Мне эта программа нравится, — сказал Штроугал, — но вот какими будут шаги, действия, затрагивающие фундаментальные проблемы?

Косыгин ответил, что такие шаги предусмотрены.

Прошло года два, Косыгин приехал в Варшаву на сессию Совета экономической взаимопомощи, случай вновь свел его со Штроугалом. Они прогуливались в парке правительственной резиденции. Штроугал спросил: ну, как идут реформы? «Мы были с глазу на глаз, и Косыгин, такой, казалось мне, сдержанный человек, вдруг небывало остро для него раскритиковал отношение к экономической реформе. “Ничего не осталось, — горько сказал он. — Все рухнуло. Все работы остановлены, а реформы попали в руки людей, которые их вообще не хотят”». Штроугал продолжает: «Прогуливались мы с Косыгиным примерно полчаса. Алексей Николаевич очень критично оценивал деятельность руководства КПСС, хотя ни одного имени, в том числе и Брежнева, не назвал. “Реформу торпедируют, людей, с которыми я разрабатывал материалы для съезда, уже отстранили, а призвали совсем других. И я уже ничего не жду”, — с горечью сказал он».

Запомнились Штроугалу и встречи с Байбаковым. Говорили о том же — о косыгинской реформе. «Николай Константинович — очень серьезный человек, решительный сторонник плановой системы, — вспоминал Штроугал. — Он нефтяник, а нефть черпали и продавали полной мерой. Байбаков усмехался над тем, что провозглашают на съездах. Он задавал вполне логичные вопросы, но сам же давал на них негативные ответы: “Это не пойдет”».

Как напишет сам Байбаков в своей книге «От Сталина до Ельцина», реформа провалилась потому, что не было «поддержки со стороны большинства членов Политбюро».

К числу противников реформы принадлежал и председатель КГБ Юрий Андропов. Мы знаем об этом из воспоминаний Владимира Крючкова, сменившего Андропова в кабинете на Лубянке:

«Косыгин, отстаивая свои идеи, проявлял редкостное упорство, не выносил возражений, болезненно реагировал на любые замечания по существу предлагаемых им схем и решений. Экономику он вообще считал своей вотчиной и старался не подпускать к ней никого другого. Этим Косыгин настроил против себя многих членов высшего руководства».

«Андропов не любил Косыгина, а Косыгин не любил Андропова, — свидетельствует Евгений Чазов, в ту пору начальник 4-го Главного управления Минздрава, вблизи наблюдавший их обоих. — Может быть, Алексей Николаевич не любил систему госбезопасности. Как-то у него проскользнуло: “Вот, даже меня прослушивают”. Поэтому, наверное, и не любил Андропова».

У Косыгина и Андропова была какая-то личная несовместимость. Между ними то и дело происходили стычки на заседаниях Политбюро. Но конфликт имел явно политическую подоплеку. Андропов говорил, что предлагаемые Косыгиным темпы реформирования экономики могут привести к ослаблению социально-политического строя.

Сам Косыгин тоже намекал на политические причины сворачивания реформ. Об этом рассказал писатель Анатолий Рыбаков. Он отдыхал в Карловых Варах одновременно с Косыгиным. Они познакомились.

— Толкуем о реформах, а где они? — спросил Рыбаков.

Косыгин долго молчал, нахмурившись, потом сказал:

— Какие реформы? «Работать надо лучше, вот и все реформы!»

Он явно цитировал чьи-то слова.

— Леонид Ильич так считает? — уточнил Рыбаков.

— Многие так считают, — уклонился от ответа Косыгин.

Сожженный прогноз

Реформа выдыхалась. Брежнев и его окружение вяло имитировали заинтересованность в обновлении экономических механизмов. Настрой партийной верхушки на консервацию прежнего (по сути, сталинского) «порядка» передавался на все этажи управления. Байбаков тоже держал ухо востро. Например, с настороженностью выслушивал предложения, исходившие от Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ) АН СССР. Созданный в 1963 году по инициативе академика Немчинова, этот институт занимался