Книга Романы Круглого Стола. Бретонский цикл - Полен Парис

признает родившегося у него сына, и этот рассказ, в котором боги играют столь неприглядную роль, составлял часть легенды, посвященной рождению Геркулеса, и культу, отправляемому в честь Юпитера, Меркурия и Геркулеса[346]. Бретонская поэзия, восприняв языческую легенду, сильно смягчила в ней скандальную ноту. Утер пленяется красотой Игрейны, но она остается верной своему долгу. Он посылает ей подарки, но она их отвергает, и ее негодование вскипает при мысли о невольном обязательстве, которое она взяла на себя, испив из золотого кубка короля. Она объявляет мужу об опасности, которая угрожает их общей чести; она склоняет его покинуть двор; и если герцог Тинтагельский и умирает, защищая свой замок, как Урия под стенами Раввы, то, по крайней мере, виновный король выказывает некоторое огорчение его смертью и женится на герцогине лишь после того, как целиком и полностью согласовал возмещение с приближенными и родственниками герцога Тинтагельского. Какое отличие в пользу нашего романиста в этом простом, целомудренном и гордом характере Игрейны; и насколько Утер, несмотря на свое преступление, выше бога Юпитера и царя Давида! Это ли уже не доказательство, что в двенадцатом веке нравы были менее грубы и более облагорожены, чем в древности иудейской, греческой и римской?

X. Утер-Пендрагон женится на Игрейне. – Их дети. – Смерть Утера. – Испытание плитой с наковальней. – Коронация Артура

Робер де Борон рассказал в немногих словах о браке Игрейны с королем и о браке двух дочерей герцога Тинтагельского, без сомнения, тогда еще весьма юных. Первая, будучи замужем за королем Лотом Орканийским (Оркнейских островов), имела четверых сыновей, призванных играть важную роль в продолжении этой истории. Первый был Гавейн, второй Агравейн, третий Гахерис и четвертый Гарет[347].

Вторая дочь герцога Тинтагельского была незаконной и, следовательно, не имела с Артуром никаких родственных связей; она звалась Морганой. Уступая советам друзей ее отца, король Утер-Пендрагон обучил ее грамоте в монастыре.

И так много в ней постигла и так хорошо, что знала искусства[348], а одно искусство, называемое астрономией, знала на диво и много им занималась каждый день, и многое знала из физики; и за владение этой премудростью прозвали ее феей Морганой.

Согласно слову короля, скрепленному клятвой, Мерлину должен был отойти в распоряжение ребенок, зачатый во чреве Игрейны. В самом деле, дитя было ему вверено тотчас после рождения. Королева его едва увидела; его поспешили запеленать и передали в руки Мерлина, который в облике старца ожидал его у ворот дворца. Он принес его к одному доблестному и честному рыцарю по имени Антор, заранее предупрежденному, и тот уговорил свою жену, только что родившую, дать собственному сыну чужую кормилицу, чтобы сохранить молоко для младенца, чей род ни ей, ни мужу был не ведом. Первой заботой Антора было окрестить доверенное им дитя, и по совету Мерлина ему дали имя Артур[349]. Что же до сына Антора, это был небезызвестный Кэй[350], неизменный объект снисхождения и привязанности со стороны Артура.

Мы не станем останавливаться на обстоятельствах смерти Утер-Пендрагона, предсказанной Мерлином[351].

Король не оставил потомков, ибо юный Артур, отнятый Мерлином, считался сыном доблестного рыцаря Антора. Будучи в затруднении, бароны этой страны пришли за советом к Мерлину, он же в ответ лишь призвал их подождать до ближайшего святочного праздника[352], чтобы молить Бога вразумить их при выборе наследника Утер-Пендрагона.

Вслед за тем они пошли к архиепископам и епископам, которые принялись возносить молитвы и велели делать то же во всех церквях, дабы обрести у Бога ту истину, на которую уповали все. Было условлено собраться в Логре[353] в день Рождества Спасителя; и, начиная с предшествующей недели, в этот город прибыли все земельные бароны и все, кто владел чем-либо от короны. Антор явился туда с двумя своими детьми; старший, Кэй, в минувший День Всех Святых был посвящен в рыцари.

Накануне праздника они, как положено, были на полуночной мессе, и когда они ее прослушали, то удалились; а были там и те, что вернулись в монастырь и там ожидали дневной мессы.

Эту мессу служил архиепископ Дубриций, человек благочестивый и скромный, который произнес для них проповедь, чтобы дать им веру в содействие Святого Духа.

И когда месса была пропета до Евангелия, и церковь открыли, то вышли те, кто там был; а перед монастырем было большое пустое место. Тогда увидели они перед главными вратами церкви посреди того места каменную плиту, совершенно квадратную, и никак не могли распознать, из какого она камня; и говорили, что она из мрамора: а на этой плите посередине была железная наковальня высотою в половину пье; и в этой наковальне был меч, вонзенный до самой плиты.

Архиепископ, узнав о чуде, вышел из церкви со святой водой и главными святынями; склонившись, он прочел на стали меча такие слова, начертанные золотыми буквами: Кто извлечет этот меч, тот будет королем страны, избранным волею Иисуса Христа.

Это и был тот знак, которого они ожидали с небес; теперь дело было лишь за тем, чтобы устроить испытание и распознать, кого Иисус Христос предназначил на королевский трон. Уговорились поставить стражами плиты десять достойных людей, из которых пятеро были церковники, а пятеро миряне. Затем все вернулись в церковь, чтобы прослушать новую службу и воспеть Te Deum laudamus[354]. Архиепископ в прекрасной проповеди сказал им, что никто из них не должен зариться на корону по причине своей силы, богатства или знатности, но что все они с этой минуты должны преисполниться решимости признать королем того, кто пройдет испытание мечом. Они согласились единодушно; но в то же время каждый хотел первым пройти это испытание. Архиепископу удалось их урезонить, предупредив, что самая первая попытка может выйти отнюдь не самой счастливой. И еще он сказал им, что меч – это знак суверенной власти и что неизменный долг Рыцарства – поддерживать ее, дабы блюсти справедливость ко всем и защищать святую Церковь.

Господь наш, наладив земную справедливость, водрузил ее на лезвие меча, и правосудие, простертое над людьми, есть и будет явлено посредством меча; и по установлению трех орденов меч был вручен рыцарям, дабы защищать святую Церковь и соблюдать истинную справедливость.

Затем архиепископ выбрал двести пятьдесят рыцарей из тех, кого признавали за самых достопочтенных и видных, чтобы подвергнуть испытанию одного за другим: они возлагали руку на рукоять меча, но ни у