Книга Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

Пример Натальи может объяснить тот удивительный факт, что женщины часто управляли собственностью, но редко печатались в посвященных сельскому хозяйству провинциальных журналах. Хотя ни Наталья, ни члены ее семьи не сомневались в том, что сельское хозяйство было ее уделом, писательство было исключительно занятием Андрея и в целом считалось мужским поприщем. Возможно, женщины появлялись или упоминались в сельскохозяйственной периодической печати изредка не потому, что они не интересовались земледелием или не пользовались в этой области уважением и авторитетом, но потому, что чтение, письмо и распространение просвещения посредством прессы были преимущественно мужскими занятиями. Первые выдающиеся российские писательницы как раз в это время начинали публиковать свои сочинения: от художественных произведений (например, Каролина Павлова и Елена Ган) до руководств и справочников (например, Екатерина Авдеева). Поначалу их появление было редкостью, но постепенно женщины занимались писательством и журналистикой все активнее.

На Западе в результате стремительных экономических и социальных перемен сформировались отдельные сферы деятельности. В XIX веке женщины, принадлежавшие к английскому среднему классу, были заняты воспитанием детей и надзором за прислугой, но по большей части не участвовали в выполнении более трудоемких задач[653]. Английские матери благородного сословия оставались, по сути дела, затворницами, пока не вырастали их дети, тогда как от мужчин ждали, что они будут активно вовлечены в общественные дела[654]. Наталья же была прикована не к детской, а к своим полям и работникам. Согласно историку Аманде Викери, английские дворянки среднего достатка (джентри) следовали правилу, что «та, что не обеспечивала [своих мужчин] рубашками, вряд ли могла называться женой», а шитье рубашек (за которым следовали их стирка и починка) было сложным делом[655]. Насколько же сложнее приходилось Наталье, в число «мужчин» которой входили также крепостные, а в число обязанностей надзор за процессом изготовления ткани, предшествовавшим собственно шитью рубашек: от выращивания льна до его прядения и тканья?

В течение XVIII века англичане постепенно отказывались от практик самообеспечения и развивали общество потребления, хотя даже к концу столетия обитатели более богатых домов продолжали производить некоторые продукты (например, варить пиво), одновременно становясь все более активными потребителями импортных предметов роскоши[656]. Для большей части землевладельческой английской знати управление домашним хозяйством в реальности (несмотря на дискурс домашней жизни) относилось к сфере женских занятий. Однако важно отметить, что в Англии женщины редко имели власть над финансами или право отдавать распоряжения кому-либо, кроме своих детей и домашних слуг (то есть, в отличие от Натальи, они, например, не надзирали за работой в полях и не взимали ренту)[657]. Но даже в Англии, согласно Викери, «о том, как женщины гордились своим статусом [домоправительниц], очевидным образом свидетельствует частота, с которой они называли себя „домашними хозяйками“ в суде, и сожаление, с которым вдовы признавались, что они, некогда бывшие хозяйками своих домов, превратились теперь всего лишь в квартиранток»[658]. В Англии замужние женщины балансировали между ролями «почтительных жен» и «властных хозяек» своих домов, что, как настаивает Викери, могло быть как «концептуальной несообразностью, которую женщины часто обращали себе на пользу, так и противоречием, от которого часто выигрывали мужчины»[659]. Женщины Викторианской эпохи, отличавшиеся управленческими талантами, часто сосредотачивали усилия на благотворительных проектах, скорее укрепляя, чем разрушая образ женщины, занятой в первую очередь заботами о других и принимающей на себя обязанности руководителя лишь в исключительных случаях[660]. Например, жена английского викария, сама зарабатывавшая деньги, поскольку муж был не в состоянии ее обеспечить, переступала границу дозволенного[661]. Но действия Натальи вполне укладывались в пределы допустимого для женщин ее круга. Там, где жена викария могла позаботиться о своей семье, лишь когда ее муж терпел фиаско, Наталья и множество подобных ей женщин, описанных в исследовании Мишель Маррезе, занимались семейным хозяйством по множеству причин, как правило не имевших отношения к неудаче добытчика-мужчины. Они управляли и заботились о материальном благополучии, поскольку в российской провинции попросту не принято было относить эти обязанности к мужским на том лишь основании, что мужчины вполне могли их выполнять. Вместо этого мужское самовосприятие было связано с выполнением совершенно иных задач, в первую очередь – со службой (непосредственной государственной службой или, как в случае Андрея, службой в переносном смысле – в роли нравственных и интеллектуальных руководителей или писателей). В результате некоторые женщины – не переходя определенных границ – брали на себя решение бытовых проблем: заботу о финансовом благополучии семьи и управление хозяйством.

Любопытно сопоставить эту русскую модель брака с тем, что можно было наблюдать в еврейской культуре, как в поселениях в Восточной Европе, так и после эмиграции на Запад. Говоря о «дочерях местечек» на пороге XX века, историк Сюзан Гленн пишет: «У евреев считалось, что жена ученого раввина имеет что-то вроде религиозной обязанности трудится, пока муж посвящает большую часть своего времени занятиям и молитве»[662]. Заключенное Чихачёвыми соглашение о том, кто и какую роль будет играть в браке, определялось не религиозной практикой (хотя Надежда Кизенко убедительно показала, что существовал «либеральный извод» русской православной мысли, согласно которому «женщины рассматривались как автономные субъекты», а «фундаментальное равенство… в браке» было необходимым требованием)[663]. Но в организации брака Чихачёвых есть другие ключевые элементы, напоминающие о еврейских семейных союзах. Хотя описываемые Гленн женщины «считались низшими существами», их, подобно Наталье, уважали за материальный вклад в благополучие семьи и меньше ограничивали культурными требованиями непорочности[664]. Для обеих культур общим было исключительное значение интеллектуальной деятельности для мужского самоопределения. Именно этот элемент ярче всего проявляется при сопоставлении с исследованиями, посвященными английским и американским мужчинам. Последние сталкивались с конфликтом между преданностью дому и семье (к которой идеология домашней жизни побуждала не только женщин, но и мужчин) и требованиями, предъявляемыми к тем, кто строил коммерческую или профессиональную карьеру[665]. Для отца-воспитателя такого конфликта не существовало.