Книга Знатная полонянка - Лариса Шкатула

"Танцуй, Джурмагун, танцуй! – хмуро говорил он себе. – У тебя ещё есть надежда, что камень когда-нибудь откликнется!"

Пока он таким образом жалел себя, Анастасия осторожно выглянула наружу и увидела, что они остановились возле какого-то города, ворота которого, точно челюсти большого животного, нехотя разжались и выпустили наружу небольшую толпу людей, почтительно кланявшихся монголам.

Несколько человек из свиты Джурмагуна и толмач пошли следом за приглашавшими их горожанами, а повозка, в которой сидела Анастасия, отъехала прочь. Туда, где расположилось куренём монгольское войско.

Джурмагун войти в город не пожелал. Ему хватит впечатлений, которые принесут верные нукеры. Он заглянул в повозку, где сидела Анастасия, и поинтересовался:

– Ты не замерзла, моя пери?

– Настоящая зима ещё не началась, – пожала плечами Анастасия, которую он, несмотря на её протесты, всю закутал в меха. – Разве это мороз?

Джурмагун и сам понимал несерьезность своего вопроса, но ему нравилось проявлять о ней заботу.

– Посадник этого города приглашал нас пожить в своем доме. Я отказался, но если Таис хочет…

– Я хотела бы остаться в нашем шатре, – поспешно ответила она, намеренно выделяя слово «наш».

Джурмагун довольно улыбнулся: привыкает! Анастасия же не хотела встречаться с кем-нибудь из русских. Что они скажут? Какие слова найдут для нее, кроме бранных? Наложница монгола!..

Шатер уже разложили, и Бавлаш наверняка начал готовить, так что Джурмагун сопроводил закутанную в покрывало Таис и остался вместе с нею.

Бавлаш принес им две дымящиеся чашки с похлебкой и блюдо с огромными кусками варёного мяса.

Анастасия ела ложкой, подаренной ей Джурмагуном, – наверняка украденной откуда-то из княжеского или богатого боярского дома. Ложка была золотой, с ручкой, украшенной драгоценными камнями. Чтобы не упасть перед нею лицом в грязь, Джурмагун велел принести ложку и себе и теперь ел вместе с нею аккуратно, как только мог.

Он не просто был влюблен в уруску, он поставил себе целью непременно добиться от неё ответного чувства.

Бавлаш зашёл в шатёр, чтобы забрать пустые чашки, и протянул Джурмагуну поднос, на котором лежал такой огромный золотой самородок, какого тот, немало повидавший на своем веку драгоценностей, никогда не видел.

– Кто это передал? – спросил он.

– Принесли бояре. Из города. Нижайше просят выслушать их жалобу.

– Ганджу позови, – распорядился Джурмагун: есть, нет ли толмач у урусов, он предпочитал пользоваться своим.

Он присел на небольшое, похожее на трон сиденье, замысловато украшенное золотом и серебром. Кивнул Анастасии, чтобы села поблизости. Она опустилась на ковер у его ноги и горько усмехнулась про себя: "Точно верная собака!"

Джурмагун сделал знак Бавлашу, чтобы тот усадил гостей поодаль, у входа.

Анастасия приготовилась скучать, слушая жалобы на неизвестного ей человека, но почувствовала, как чей-то взгляд будто прожег её покрывало.

Она подняла глаза. В то время как другие горожане сидели склонив головы и слушали, что говорит воеводе их предводитель, один, не отрываясь, в упор смотрел на неё.

Тонкие, видно, недавно отросшие усики изменили его лицо, но не настолько, чтобы Анастасия не узнала в нем своего брата Любомира.

Глава шестидесятая

Любомир ехал в Холмы и проклинал себя за то, что в свое время не пожелал выслушать сестру, которая пыталась рассказать ему о своем втором муже.

– Не хочу ничего слушать! – кричал Любомир. – Враг и есть враг! Ты же вышла за него замуж, родила ему ребенка, а теперь ещё и защищаешь! Разве он не воспользовался тем, что тебя взяли в плен, сделали рабыней? Или ты считаешь его своим спасителем? Нехристь!

– Аваджи – не нехристь. Он – мусульманин, – говорила Анастасия.

– Какая разница?!

– Большая. Я думаю, бог у всех людей один, просто мусульмане называют его по-другому. На своем языке.

– Мне неинтересно, каков он и во что верит! Я не хочу ничего о нём знать!

Анастасия с сожалением посмотрела на него.

– Я и не ожидала, что брат у меня такой… бесноватый.

Любомир не разговаривал с нею три дня. Но какие громы-молнии он бы ни метал в адрес зятя, сердце его прочно привязалось к его дочери, которую он нежно называл Олюшкой. В черных глазах девчушки, казалось, дремала вся мудрость Востока. Четырехмесячный ребенок будто силился сказать нечто важное своему юному дядьке, но пока не знал слов.

– Этот… Аваджи… по-русски говорит? – небрежно поинтересовался он у Лозы.

– Говорит, но очень плохо, хотя всё понимает. Ты же вроде монгольскому учился.

– Немного говорю, – признался Любомир. Обременённый прежде горбом, он пытался быть хоть в чем-то полезен и в случае прихода монголов надеялся стать толмачом при князе Всеволоде.

Аваджи поразил его совсем не варварским видом и полным отсутствием запаха немытого тела, которым так отличались кочевники. Кроме того, глаза его никак не выглядели маленькими щёлочками, они были большими, чуть удлиненными, с приподнятыми кверху наружными уголками. На лице Аваджи они выглядели как два драгоценных камня черного цвета.

"А нехристь-то красив! – уже без раздражения подумал Любомир. Наверное, взглянув в такие глаза, не одна женщина потеряет голову…"

– Давай знакомиться, что ли, – проговорил он вслух нарочито весело. Я – Любомир, брат Анастасии.

На лице мунгала вместо радости или хотя бы вежливости появилось странное отчуждение. Он отвернул голову и, глядя в окно, сказал:

– Ты – не Любомир.

И, будто пробуя на зуб каждое произнесенное слово, добавил:

– Ана мне говорила, Любомир… другой!

Он явно не хотел произносить вслух слово «горбун».

– Я был горбуном, – сказал Любомир, – но мне повезло. В Холмах живет одна колдунья, которая избавила меня от тяжкого недуга.

"Значит, все-таки колдовство! – с облегчением подумал Аваджи. – И ничего нам в этом селе не показалось. Это колдунья нас морочила!"

– Зря ты лоб морщишь, – насмешливо проговорил Любомир. – Говоря «колдунья», я имел в виду талант знахарки. Прозора – самый настоящий врач, хотя говорят, что женщин-врачей не бывает. Или ты веришь в сказки?

"Видел бы ты такое, как я, тоже поверил бы!" – мысленно возразил Аваджи, но вслух ничего не сказал. Не захотел терпеть насмешек от этого мальчишки!

– Ладно, не сердись, – покаянно тронул его за руку Любомир. – После того, как я выздоровел, со мной иногда такое бывает. Хочется над другими посмеяться. Наверное, оттого, что я слишком долго чувствовал себя хуже других…

– Понимаю, – Аваджи слегка растерялся от такой прямоты.