Книга Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

Я решил, что наилучший, и единственный, выход из этой ситуации – самому поговорить с доктором Твидом.

Разумеется, никакой пользы это не принесло. Твид твердо стоял на формальной точке зрения, согласно которой он не может ничего сказать, «не осмотрев пациента». Когда я в очередной раз повторил, что моя жена наотрез отказывается от осмотра (честно говоря, мне трудно было ее за это осуждать), он изрек с улыбкой: «Подозреваю, Джой, что она вовсе не больна». Да, он называет меня «Джой», хотя я обращаюсь к нему «доктор Твид». Конечно, он значительно старше меня, и я знаю его с тех пор, как сам был мальчишкой. Что касается современных молодых докторов, мне трудно найти с ними общий язык. Похоже, я попал в зазор между поколениями, не ощущая своей принадлежности ни к одному из них.

– Но в конце концов я ее муж! – попытался возразить я. – И ее состояние очень меня тревожит.

– Если хочешь, могу осмотреть тебя, – предложил доктор Твид; пристальный взгляд его, устремленный на меня, говорил о том, что слова эти лишь отчасти были шуткой.

Разумеется, я был бессилен описать странную и загадочную предысторию болезни Урсулы.

– Ее гнетет какая-то посторонняя сила, – твердил я. – Я вижу, эта сила ее убивает.

Это все, что я мог сказать; согласен, слова мои звучали нелепо.

– Послушай, Джой, – произнес доктор Твид; в голосе его звучала профессиональная снисходительность, однако он довольно резко прервал поток моих излияний. – Послушай, Джой. Ты подталкиваешь меня к мысли, что я действительно должен тебя осмотреть. Может, вам стоит прийти на прием вдвоем, так, чтобы я осмотрел вас обоих? Уверен, твоя жена на это согласится.

– Не согласится, – буркнул я тоном упрямого школьника.

– Ох уж эти мне мужья! Ты что, не способен совладать с собственной женой? Джой, мне стыдно за тебя.

Наверное, мы довольно долго обменивались подобными репликами; помню, что в конце концов доктор Твид сказал:

– Разумеется, я осмотрю твою жену, Джой. Мне даже хочется с ней познакомиться. Можешь ей об этом сказать. Позвони мне и запишись на прием в любой день, за исключением вторника и пятницы.

По пути домой мне пришла в голову мысль проконсультироваться со знахарем – настоящим знахарем, из тех, кого называют шарлатанами на том основании, что у них нет медицинских сертификатов; о таких людях принято отзываться пренебрежительно, но мне не было до этого дела.

Можно было также попытаться поговорить со священником.

Итак, сидя за рулем по дороге домой, я размышлял – точнее сказать, терзался – над вопросом, к священнику какой церкви лучше обратиться. Сложность состояла в том, что мы с Урсулой принадлежали к разным конфессиям, она была католичкой, я – протестантом; в область религиозных убеждений Урсулы доступ мне был закрыт так же категорически, как и в область, связанную с часами и их смотрителем. Более того, насколько я мог судить, в последнее время она была равнодушна к религии. Догматы веры, к которой она формально принадлежала, возможно, были несовместимы с ее реальными заботами и тревогами. И, более того, сам я приветливо раскланивался при встрече с викарием нашей англиканской церкви, но не более того. Время от времени я делал небольшие пожертвования и помещал рекламные объявления в газете, издаваемой нашим приходом, но этим мои контакты с церковью исчерпывались. В семьях, где муж и жена придерживаются разных вероисповеданий, часто возникают трудности. И наконец, я отнюдь не был уверен, что к моему предложению поговорить со священником Урсула отнесется более благожелательно, чем к предложению побеседовать с доктором Твидом. Урсула заперла свою душу на ключ, и ключ этот был либо выброшен, либо находился в руках человека, исчезнувшего из ее жизни.

Вместо того чтобы облегчить мою тревогу, разговор с Твидом лишь вывел меня на новый виток терзаний; вскоре я осознал, что попытка обратиться к священнику неминуемо обречена на неудачу. Я весьма туманно представлял, какого рода помощь способен в нашей ситуации оказать священник, пусть даже самый лучший. Приближаясь к дому, я чувствовал себя таким измотанным, что с трудом удерживал руль. Откровенно говоря, в том состоянии, в котором я находился, я не имел права водить машину.

Проезжая мимо часов на здании нового универсального магазина (весьма оригинальные часы в форме многоугольника, вместо цифр – буквы, образующие слоган), я заметил, что уже три часа дня; однако заехать куда-нибудь пообедать было некогда. Я собирался заглянуть домой, посмотреть, как там Урсула, и отправиться в свой заброшенный офис. Урсула знала, что я ездил к доктору Твиду, и надо было решить, что именно ей следует рассказать, когда речь зайдет об этом визите.

Так как маленькая церемония открывания дверей ныне утратила для Урсулы всякую привлекательность, я воспользовался своим ключом. Стоило мне открыть дверь, в глаза мне бросились первые признаки царящего внутри хаоса.

В холле нашего дома стояли – с тех пор, как Урсула и ее неведомый друг их здесь поместили, – высокие напольные часы в коричневом деревянном корпусе, столь щедро покрытые затейливой резьбой, что о форме их было судить трудно. Ныне часы были опрокинуты, а их металлические внутренности рассыпались по всему полу. Я поспешно закрыл дверь и замер на несколько мгновений, разглядывая кошмарные подробности погрома. Верхняя часть часов, в которой находился механизм и циферблат, была разбита, так что часы казались обезглавленными. На ковре валялись какие-то желтые и розовые ошметки самого неприглядного вида; я даже не представлял, что у часов имеется подобная начинка.

Зрелище было не только пугающее, но и отвратительное; я и до возращения домой чувствовал себя не лучшим образом, а тут едва сдержал приступ тошноты. Однако я взял себя в руки и ринулся в гостиную; дверь, ведущая в гостиную из холла, кстати, была открыта настежь.

Там произошла катастрофа иного рода: все часы исчезли.

Утром, когда я был в этой комнате в последний раз, часов в ней насчитывалось не менее шести, хотя я, конечно, их редко пересчитывал. Теперь от часов остались лишь следы на обоях, пятна разных форм и размеров; на полу я заметил какие-то металлические детали, по-видимому детали часов, что показалось мне еще более загадочным. Детали валялись на ковре, между вытканными розами. Думаю, это были именно розы, хотя я и не ботаник.

Я осторожно поднял несколько таких железок, крошечных пружин, пластин и шестеренок и принялся их внимательно разглядывать. Потом во всю мощь своих легких взревел:

– Урсула! Урсула!

Урсула не откликнулась; сердце подсказывало мне, что иначе и быть не могло. Но мои вопли достигли слуха миссис Вебер, миссис Брайтсайд и миссис Дельт – и послужили им сигналом к действию; вне всякого сомнения, они давно уже ожидали чего-то в этом роде. Все три дамы были нашими ближайшими соседками; две жили в домах по обе стороны от нашего, третья – в точности напротив. У меня нет ни малейшего сомнения, что в течение длительного времени события, происходящие в нашем доме, давали им повод для разговоров и домыслов. Услышав крик, все три собрались у наших входных дверей.