Книга Боец Демона-Императора - Ярослав Коваль

— Ты не спишь?

— Я ждала тебя, раз ты сказал, что придешь раньше утра.

— В следующий раз не жди, ложись спать.

— Но как же я тогда смогу подать тебе напиток и воду для мытья?

И, посмотрев в ее изумленные, непонимающие глаза, я понял, что спорить не стоит. Пока — не стоит. Тем более после того, как мне пришлось попотеть в клубе, напиток был кстати, да и умыться хотя бы по пояс хотелось прямо сейчас, а не утром. Душ — роскошь, оставшаяся в моем родном мире. Здешняя обыденная жизнь предлагала только баню или облиться водичкой из ковшика — такое удобно только если тебе в этом помогают.

К тому же перекусить сразу и разогретой по всем правилам едой приятнее, чем перехватывать что-нибудь и как-нибудь, холодное, уже припрятанное в погреб для лучшей сохранности. Устраиваясь на постели рядом с теплой женой, я жмурился от удовольствия.

— Ты меня разбалуешь совсем.

— Это важно, чтоб тебе было со мной хорошо. Ведь мне так повезло. Кто же разумный упускает свое счастье?

— Повезло? Но твои родители были никак не беднее меня. Я видел ваш дом, и это приданое…

— Сословие воинов стоит намного выше, чем сословие угольщиков, водовозов, дровосеков, крестьян. К тому же ты не просто боец, а гладиатор, раньше служивший императору. И потом — такой красивый, — она отвернулась, похоже, смущенная. — И добрый.

— А что приятнее? — я допытывался спокойно, из чистого любопытства, совершенно не ощущая себя задетым. С чего? Ведь она меня пока совсем плохо знает, откуда взяться любви? — Что гладиатор или что привлекательный и добрый?

— Все важно.

И я понял, что этот ответ хорош своей абсолютной честностью. Может быть, в нем виделось слишком много практичности, однако тем убедительнее становились ее забота и старание угодить мне. У местных не принято было прятать истину за кружевами вежливых, любезных или романтических слов. С непривычки шокировало, и неприятное ощущение возникало то и дело даже теперь, когда, казалось бы, уже следовало привыкнуть.

Однако в глубине души я догадывался, что восхищение Моресны моим статусом, ее мнение обо мне как о человеке добром должно было стать куда более надежным фундаментом для построения любви, чем какие-то романтические слова. Просто нужно время.

— И прости, что я говорю об этом сейчас, — неуверенно произнесла она. — Но мне нужно хотя бы два новых платья. У меня нет платьев, соответствующих одеяниям жены представителя воинского сословия.

— Конечно, я дам тебе деньги, — сонно ответил я. — Сколько нужно, столько и дам. Какого эти платья должны быть цвета?

— Бордового или темно-багряного оттенка. Два повседневных платья, новое праздничное я могу сшить потом. К тому же его цвета не столь важны. Ты позволишь мне купить ткани уже завтра?

— Само собой. А почему не важны цвета праздничных нарядов?

— Праздник — день, когда сословие — дело десятое. Важнее радость. Но в обычной жизни человек ведь сразу должен знать, кого он встречает… И… Если не ошибаюсь, к наградам обычно даются золотые ленты. У тебя они тоже есть?

— Да, есть.

— Если ты позволишь, я нашью их на свой выходной плащ.

— А, так вот они для чего…

— Конечно. — Она приподнялась на постели и наклонилась надо мной, смеясь. — Ведь все вокруг должны знать, что мой муж — великий гладиатор! Пусть все завидуют и боятся меня обидеть!

— Вот уж, великий, — отмахнулся я, тем не менее польщенный.

Восхищение женщины трогало даже тогда, когда казалось не совсем заслуженным.

— Мне все соседки завидуют. Удивляются, почему ты меня взял в жены. Говорят — такой знаменитый боец мог бы и получше выбрать. — Она посмотрела на меня опасливо. — Не стоило мне это говорить.

— Соседки, наверное, недоумевают, чего это я их не выбрал.

— Может быть…

— Но почему ты считаешь себя некрасивой?

— Я же такая тощая… Ни груди, ни… В общем, тела-то нет. Красивая женщина — она кругленькая, ладненькая и как минимум килограмм на тридцать больше меня весит. А я как на диетах ни сидела, как ни пыталась набрать веса — без толку. Все равно как щепка.

— Ну как сказать. Во-первых, ты не тощая. А во-вторых… Знаешь, у меня на родине красивыми считаются девушки, по сравнению с которыми ты очень даже кругленькая.

Моресна, приподнявшись на постели, смотрела на меня с недоверием.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Мои соотечественницы специально сидят на диетах, ничего не едят, чтоб быть тощими-тощими, прямо одни кости.

— Господи! Зачем?!

— Потому что у нас считается, что это красиво.

— Но это же не так! Какой мужчина захочет иметь дело с такой женщиной? Ни обнять, ни прижать… Я уж молчу о том, что детей родить она сможет едва ли. Это как раз не так уж важно, особенно если в городах. Мужчины ведь не любят щепок!

— Мужчины любят разных. На любую женщину найдутся мужчины, которым именно такая женщина по вкусу. Я лишь хотел объяснить тебе, что представления о красоте бывают очень разными. Где-то считается так, где-то — эдак. Мне же нравишься именно ты и такой, какая ты есть. Обещай, что не станешь сидеть на диетах и пытаться себя изменить. Что останешься такой, какая ты есть сейчас.

— Обещаю, — она с любопытством смотрела на меня. — Раз тебе так больше нравится, то конечно.

…С Моресной легко было ужиться — она с удовольствием хлопотала по дому и хозяйству, быстро распихала по углам свое немалое приданое, через несколько дней уже копалась в земле, сажала какую-то зелень, овощи. Перезнакомилась с соседями, рассказала мне, кто из них чем занимается. Словно кошка, чувствовала, когда мне хочется компании, ее щебета «ни о чем», и не обижалась, если я давал понять, что хочу побыть один.

С другой стороны, для нее не существовало понятия личного пространства, куда можно вторгаться только по приглашению. Она спокойно забиралась в мои сумки и карманы, пересчитывала деньги, не смущаясь, заглядывала в любой уголок дома и явно воспринимала свое поведение как нечто совершенно естественное. Этот дом с самого первого дня был в ее понимании ее собственным домом, где можно как угодно двигать мебель, переставлять вещи, перевешивать и перекладывать под свои вкусы, выбрасывать предметы утвари и тряпки, не спрашивая моего мнения. Должно быть, так здесь жили все супруги.

Единственное, чего она не касалась никак, — вопросов моей работы и иных занятий вне дома. Интерес не проявляла настолько, что лишь очень осторожно осведомлялась, приду ли я вечером того же дня или задержусь до утра. Хотя стоило мне начать рассказывать о своих тренировках или боях, слушала внимательно, с любопытством ребенка. Мое прошлое охотника также вызывало уйму интереса, однако спрашивать первой она даже не пыталась. Вопрос, не хочет ли посмотреть мой бой, поставил Моресну в тупик.