Книга Переплёт - Бриджет Коллинз

— Прости меня, — несмотря ни на что, мне хочется, чтобы он любил меня.

— Крови много, но рана несерьезная. Тебе уже лучше? Вот и славно. — Скомкав носовой платок, он бросает его на пол. Платок лежит на ковре, белый в темных пятнах, с окровавленной отцовской монограммой. Отец встает, покряхтывая и скрипнув коленями, и протягивает мне руку. Я слишком устал и не в силах ему отказать. И на мгновение я забываю обо всем, кроме теплой, твердой отцовской руки, что помогает мне подняться. — Иди спать, сын.

Я подхожу к двери. Голова раскалывается. Дверь поддается с трудом.

Скрипят пружины кресла: отец снова сел.

— Когда ты в следующий раз встречаешься с мисс Ормонд? — Во вторник на той неделе у нас чаепитие.

— Тогда зайди на кухню, прежде чем ложиться спать, и приложи к синяку бифштекс. — Он усмехается. — Если она увидит тебя с фингалом, чего доброго, решит, что ты буян, и отменит свадьбу.

Проходит пять дней; я работаю в Голубой гостиной. Точнее, делаю вид, что работаю: передо мной лежит бухгалтерский гроссбух и горы счетов и писем; ими завален весь стол, но мне трудно сосредоточиться. Отец в кои-то веки поручил мне важное дело — обычно мне доверяют лишь просматривать списки цен и импортеров. Но недавно один из младших клерков сообщил, что его начальник берет взятки; начальник же в ответ обвинил клерка в растрате. В который раз я перечитываю протоколы обвинений, словно слова в них могут измениться с третьим прочтением. Но внимание мое блуждает, я вот уже я разглядываю обои с рисунком из папоротников. Тень падает на стену, и голубые листья на голубом фоне отливают серебристым и лиловым. За окном пасмурно; комната залита траурным светом. Жужжит механизм напольных часов; они начинают свой замысловатый мелодичный перезвон. Болит голова, но фингал под глазом почти прошел, и на том спасибо.

К дому приближается карета; я слышу хруст гравия на дорожке. Через мгновение звенит колокольчик. Бетти вприпрыжку спускается по лестнице и пробегает мимо Голубой гостиной. Кто-то вскрикивает; слышится металлический лязг и всплеск воды.

— Глупая корова, что ты тут расселась? Вытирай, — шипит Бетти.

я вспоминаю, что видел Нелл в коридоре — та оттирала плитку. Нахмурившись, принимаюсь массировать виски; чернильные строчки на бумаге расплываются перед глазами.

Встаю, подхожу к окну и узнаю карету де Хэвиленда. На боковой дверце красуется его искусный герб — книга в яркой пурпурно-золотой обложке, а слева и справа от нее — львы с выпущенными когтями. К краске прилип одинокий бурый лист. Колеса кареты позолочены, но я слышал, что подвеска у нее совсем плоха и в окрестности Каслфорда де Хэвиленд ездит на кэбе или почтовой повозке. Отец как-то восторгался этой каретой; помню, он назвал ее «достойным атрибутом». Де Хэвиленд. Небось приехал вручить нам счет. Постукивая ногтем по оконному стеклу, я невидящим взглядом смотрю на голые деревья. Мрачное небо висит над городом; предгрозовые облака смешиваются с клубами дыма. Отворяется входная дверь; я слышу голос Бетти и чьи-то шаги в коридоре. Гость направляется в отцовский кабинет; я прислушиваюсь, но Нелл никто не зовет. 7язгает ведро, и она снова принимается оттирать пол.

Прислоняюсь к стене и стараюсь не подслушивать. Над камином висит картина с изображением речных нимф, увитых гирляндами из лотосов и лилий. Светлокожие, зеленоглазые, они манят меня. Эта картина завораживала меня, пока я не обнаружил, что не бывает людей с такой совершенной белой кожей, как не бывает таких красивых юношей, как Бахус с картины на лестнице, которого живописец изобразил, искусно передав игру света и тени. Бывало, я закрывал глаза по ночам и представлял его губы, торс, изображенный в тени, влажно поблескивающие гроздья винограда. Теперь я понимаю, что обманывался, и мне ненавистно об этом думать. После того как решилось дело о моей помолвке, отец предложил перевесить картину в мою спальню в качестве свадебного подарка. Его глаза при этом недобро блеснули. Он знал — конечно же знал, от моего отца ничего не укроется; знал и о мальчиках из школы, и о городских проститутках. От подарка я отказался. Моя брачная ночь не станет для меня сюрпризом, не будет окутана тайной: жаркое, торопливое желание, пара минут учащенного дыхания и фрикций. Мне под силу изобразить такое даже ради Онорины Ормонд. Чего мне совсем не хочется, так это чтобы со стены на меня взирали нарисованные глаза Бахуса, его прекрасная гладкая грудь, плечи и живот, обманчиво сулящие нечто большее, чем похоть. Нимфы с гладкой младенческой кожей безмятежно смотрят на меня со стены. Я отворачиваюсь от них и возвращаюсь к столу.

Сажусь и заставляю себя прочесть хотя бы одно предложение из письма клерка. Кучер де Хэвиленда слезает с козел и закуривает сигарету. Дым струится меж ветвей, разматываясь, как бинт. Встаю, выхожу в коридор и направляюсь к отцовскому кабинету. Нелл домывает пол и сидит на корточках у самой дальней двери; влажная черно-белая плитка сверкает чистотой. Увидев меня, она колеблется: наверное, раздумывает, стоит ли ей подняться и сделать книксен. Я киваю в знак приветствия. Она склоняет голову и продолжает уборку.

Год назад я бы с презрением отнесся к любому, кто подслушивает под дверью; сейчас же сам стою у двери и стараюсь дышать как можно тише. Сердце колотится, как набат. Но дверь слишком толстая; голоса, раздающиеся по другую сторону, звучат приглушенно. Я отчетливо слышу лишь плеск швабры Нелл, окунаемой в ведро.

— Простите, сэр. — Я оборачиваюсь. Бетти несет на подносе чайный сервиз из розовой майолики. Она обходит меня стороной и открывает дверь. Пытаюсь спрятаться, но не успеваю. Отец стоит за столом и что-то разглядывает. Заходит Бетти; он поднимает голову и видит меня.

— А, Люциан. — Он словно ждал меня. — Заходи. Де Хэвиленд, полагаю, вы знакомы с моим сьшом?

— Да, безусловно. — Де Хэвиленд вскакивает и пожимает мне руку. Ладонь у него гладкая, как мыло. — Юный господин Дарне.

Отец показывает на стул, и я сажусь. Кровь приливает к щекам, и полузаживший синяк под глазом болезненно пульсирует. Бетти расставляет чашки и блюдца на маленьком столике у камина. Она принесла только две чашки, но никто не просит ее сходить за третьей. Мы молча ждем, когда она закончит. Среди фарфоровых спаниелей на каминной полке стоит серебряная ваза с тепличными розами. Крупные, пышные темно-красные бутоны отливают пурпуром.

Бетти удаляется. Отец подходит к столику, наливает себе чай, а вторую чашку не трогает. Он возвращается на прежнее место и продолжает изучать книгу — небольшой томик в простом полотняном переплете голубого цвета.

— Хелен, — читает он надпись на корешке, — надо же, никогда бы не подумал... Мисс Хелен. Как благородно звучит.

— Прошу прощения, мистер Дарне. Мой подмастерье отдал распоряжения без моего ведома. Но если пожелаете, я попрошу рабочих переделать надпись...

— Нет, нет. Мне даже нравится. Взгляни-ка, Люциан. — Он показывает мне книгу с переливающейся серебром надписью на корешке. — Мисс Хелен Тейлор. Можно подумать, наша Нелл — важная персона, хотя такой совсем не является.