Книга Министерство по особым делам - Натан Энгландер

На его слова девушка вообще не отреагировала.

– Иди, – велел раввин. – Сделай, как он просит.

Напряжение спало, но раввин, сам не зная почему, решил, что этого мало. Следует сделать что-то еще.

– Тебе надо поесть, – сказал он. Повернулся и снова опустил иглу на пластинку. Кадиш не стал вникать, что бы это могло значить, он просто прикрыл глаза и слушал музыку. – Утро вечера мудренее, – добавил раввин. – Одеяло и подушку положим здесь, прямо на пол. Выспишься, а завтра пойдешь домой.

Кадиш качнулся на стуле взад-вперед. Крепко сомкнул веки, стиснул зубы, чтобы сдержать слезы – первый раз в жизни его не прогнали прочь.

Утром Кадиш стоял перед раввином, сытый, отмывшийся, отдохнувший. И даже в поношенном костюме и одних носках он чувствовал себя гораздо лучше.

Раввин убрал в сумку талес и предложил Кадишу тфилин. Кадиш покачал головой – спасибо, не надо.

– Поел досыта? – спросил раввин.

Кадиш кивнул.

Раввин указал на носки Кадиша.

– В этом доме обувь снимать не принято, – сказал он. Но, поймав взглядом вторично оторванный лацкан пиджака, – Кадиш был без куртки, – раввин понял, в чем дело.

– Позволь дать тебе другую одежду.

– Не надо, – сказал Кадиш, но раввин тут же призвал внучку, указал, что принести. Она перевела взгляд с живота деда на торс Кадиша.

– Ему вряд ли будет впору, – сообщила она и с этими словами ушла.

Раввин посуровел.

– Евреи своих пропавших не бросают, – сказал он. – Тебе лучше вернуться к Лилиан. Нам не дано знать, кто вернется с войны.

– Так это война?

– Вполне возможно, – ответил раввин. – Но тебе надо думать о сыне.

– Делать вид, что Пато жив, я не смогу. Я и так во многом виноват перед ним, мне нужно, чтобы он меня простил.

Раввин убрал тфилин в сумку для талеса, застегнул молнию.

– Первым делом постарайся, чтобы тебя простила Лилиан.

– Каким надо быть мужем, я знаю, – сказал Кадиш. – Мне необходимо помириться с сыном.

– Ты пришел ко мне с вопросами, но, похоже, тебя устраивает лишь один ответ. Если хочешь, чтобы Пато тебя простил, иди к Лилиан и молитесь вместе за его возвращение. Просить прощения надо лично либо, упаси Боже, у могилы, но в обоих случаях…

– Нужно тело, – сказал Кадиш. – Живое или мертвое.

– Верно, – подтвердил раввин.

Появилась внучка – она принесла черный пиджак и белую рубашку. Кадиш поблагодарил девушку, взял вещи и вышел переодеться.

Он вернулся в пиджаке, но рубашку не переменил (рубашка раввина оказалась ему тесновата). Поверх надел куртку штурмана, теперь можно двигаться дальше.

– За еду, за одежду, за доброту – спасибо, – сказал Кадиш. – Но ваш совет, как и всегда, делает меня изгоем.

– Таков закон, – ответствовал раввин. – Изменить его ради тебя я не могу.

– Уверен, можете, – возразил Кадиш. – Очень даже можете истолковать его так, чтобы он мне подошел, а не подгонять меня под этот закон.

– Это твое мнение, – сказал раввин. – Мое ты знаешь. И мой совет: поступай так, как положено по закону.

Кадиш покачал головой.

– Этого мало, – сказал он. – Это бесчувственно.

Раввин тоже покачал головой, он тоже был разочарован. Что еще он может дать этому человеку? Вся жизнь Познаня – сплошные ошибки, утешить его можно лишь сказав ему, что он прав. Раввин и так сделал все, что мог. Пустил этого вандала в дом, этого – да простит его Господь – сына шлюхи, – и все мало. Тем не менее – момент этого требовал – раввин добавил:

– Если парень умер, – сказал он, – если его тело найдут, я почту за честь принять участие в похоронах. Проведу прекрасное отпевание. Твой сын будет первым Познанем, похороненным по нашу, правильную, сторону стены.

– Правильная сторона только одна, – сказал Кадиш. – Я сам помогу вам перелезть через стену. Иначе какой смысл благодетельствовать: дать одежду, еду и крышу над головой еврею, который пришел к вам всего лишь за мудрым советом? Это все равно что предложить хлеб человеку, умирающему от жажды.

– Я тебе ответил, – сказал раввин. – Но дал не тот ответ, который ты хотел услышать. И в этом ты винишь меня. Причем после того, как я приютил тебя.

– Похороны, – не отступался Кадиш. – Могила. Мне нужно только, чтобы вы научили меня, как похоронить сына. – Тут Кадиш понизил голос, и раввину послышалась в нем угроза. – Вы не представляете, как мне мучительно даже обращаться к вам. Вы всю жизнь меня унижали, а я все равно хочу поступить как положено.

– Что положено, Познань? – спросил раввин. – Забудь про похороны. Ты пока вообще не имеешь права оплакивать сына.

Глава сорок третья

Какой ужас, какой кошмар – до чего противно бояться соседей! Квартиры одна над другой – до чего это противоестественно. Разве так должны жить люди? Вот с какими мыслями Качо влетел в кабину лифта, нажал кнопку первого этажа, закрыл двери. И что хуже всего, никогда не поймешь, дома они или нет – дверь всегда открыта.

И вот – на тебе – его окликнула Лилиан:

– Подержи лифт, подержи!

Качо поморщился. Сделать вид, что не услышал? Нет, так нельзя. Качо мучила совесть. Вроде он ни в чем не виноват, а вместе с тем и виноват. Двери того и гляди сомкнутся, но Качо их раздвинул, вцепился в ручку двери и не сводил с нее глаз. Лилиан вошла в лифт, и он почувствовал: она, скрестив на груди руки, смотрит на него. Вот тебе и поездка в лифте, один этаж – один год жизни долой.

Лифт тронулся, Качо искоса глянул на Лилиан и кивнул. Настоящая пытка, но они же соседи.

Как ни странно, никакой неприязни он не почувствовал. Наоборот, Лилиан вела себя дружелюбно. Качо расправил плечи, приосанился, поднял глаза на Лилиан.

– Есть новости, – спросил он, – о Пато?

Только бы не бухнуться в обморок, подумал Качо. Лилиан скривилась – или это она так улыбнулась?

– Все хорошо, – сказала Лилиан. – Где он, уже известно. Его нашли. Так что теперь недолго. Скоро будет дома.

Внесем ясность сразу – это девушка. Если мы нашли длинное, худощавое (и еще живое) тело, не надо думать, что это Пато. Сделать такую ошибку проще простого. Парней нынче не отличишь от девушек – длинноволосые, сутулые. Впрочем, в данном случае осанка роли не играет. Девушка лежит, на нее давят стены, дышать нечем. Вот она шевельнула ногой, перевернулась на бок. Камера – узкий пенал с низким потолком, лежишь, как на столе в морге. Может, ты и правда уже умер?

Заключенная, девушка лежит на койке, где спал мужчина. Она это чувствует, в воздухе витает запах ее предшественника. Впрочем, здесь пахнет не только Пато. До него на этой койке лежал кто-то другой, а до того тоже кто-то лежал, и следы их пребывания здесь смешались, переплавились через их дыхание, их дыхание сгустилось, затвердело, нагрело воздух, создало свою атмосферу, связало прошлое с настоящим. Если считать, что одно вытекает из другого, если это время бесконечных пыток и убийств рассматривать как цепь событий, тогда можно сказать, что Пато где-то здесь – даже до того, как она нашла то, что он оставил.