Книга Око Озириса - Ричард Остин Фримен

– Да, – согласился я, – это необычно.

– Теперь, – продолжал Торндайк, – рассмотрим текст этикетки. Его печатал абсолютный новичок: в двух местах ему не удалось сделать пробелы между словами, в двух случаях он напечатал значки вместо букв, ну а количество опечаток – пять – превышает все допустимые нормы.

– Вы правы, этикетка неаккуратная. Интересно, почему этот неумеха не оторвал ее и не перепечатал? Неужели его начальник удовлетворен такой работой?

– Я задался тем же вопросом, – кивнул Торндайк. – Чтобы на него ответить, взглянем на оборотную сторону ярлыка. Обратите внимание: название фирмы напечатано не на самом ярлыке, как это обычно бывает, а на отдельной полоске бумаги, приклеенной к ярлыку, – прием грубый и сопряженный с потерей времени. Если мы еще тщательнее рассмотрим полоску с текстом, то заметим: она отрезана так, чтобы по размеру соответствовать ярлыку. Действовали с помощью ножниц: углы не вполне прямые, и в одном месте видна нахлестка, что часто случается при работе с ножницами. – Торндайк передал мне сверток и лупу, через которую я отчетливо разглядел все, о чем он говорил. – Надеюсь, не требуется объяснять, что стандартные фабричные этикетки имеют заданный размер и правильные уголки, чего в нашем случае не наблюдается. Нет также нужды доказывать, что ни один уважающий себя производитель не станет наклеивать такие этикетки. Полоску отрезали вручную, ножницами, с целью подогнать ее под размер ярлыка, после чего приклеили на поверхность. Работа грубая и топорная. Кроме того, для чего такие хлопоты? Ведь затраченное время стоит денег! Производитель взял бы готовый ярлык и напечатал на нем название – вот и все.

– Да, вы правы, – ответил я. – Но если ярлык нечаянно испортили, почему служащий не оторвал его и не выбросил? Что ему стоило быстро напечатать и приклеить новый?

– То-то и оно. Посмотрите на полоску еще раз. Она сильно обесцвечена, словно ее вымачивали в воде. Остановимся на этой версии. Выходит, полоску отделили от другой упаковки, то есть отправитель имел одну полоску, которую, размочив клей, снял с оригинальной упаковки, высушил, обрезал края и наклеил на этот ярлык. Если он произвел эти манипуляции до того, как печатать текст, – а скорее всего так оно и было, – он не стал бы отклеивать полоску во второй раз, чтобы не повредить напечатанные буквы.

– Вы ведете к тому, что упаковка не фабричная, а подделка?

– Не торопитесь с выводами, – покачал головой Торндайк. – Я демонстрирую пример того, что тщательное исследование запакованной посылки или запечатанного конверта побуждает получателя уделить особое внимание их содержимому. Давайте вскроем сверток и посмотрим, что внутри.

Он ловко разрезал обертку острым ножом, и мы увидели плотную картонную коробку, обернутую в несколько рекламных листов. Торндайк раскрыл ее – внутри лежала большая, с обрезанными кончиками сигара, обернутая в вату.

– Клянусь Юпитером, трихинопольская! – воскликнул я. – Ваша любимая марка, доктор.

– Да, вот еще одна аномалия, которую мы упустили бы, не находись мы в состоянии боевой готовности.

– Какая аномалия? – опешил я. – Считайте меня болваном, но я не вижу ничего необычного, что производитель сигар посылает одну из них в качестве рекламного образца, а если клерк плохо владеет машинописью и испортил этикетку, то это не ухудшает качество сигары.

– Вы помните надпись на ярлыке? – нахмурился Торндайк. – Прочтите ее снова и взгляните на рекламные листки. Что там написано? «Господа Бартлетт и сыновья производят сигары только из отборных листьев, выращенных на собственных плантациях на острове Куба».

– Ну и что?

– А то, что они не изготовили бы трихинопольскую сигару с обрезанным кончиком из листьев, произрастающих в Вест-Индии. Перед вами, мой друг, странная аномалия: ост-индская сигара, посланная вест-индскими плантаторами.

– Что же из этого следует?

– То, что эта сигара – кстати, славного сорта – заслуживает пристального исследования. – Он достал из кармана мощную лупу с двумя линзами и осмотрел поверхность сигары и оба кончика. – Взгляните сюда, на маленький кончик, – попросил он, передавая мне сигару и лупу. – Ваше мнение на сей счет?

Я направил лупу на срез туго скрученного листа:

– По-моему, лист слегка развернут в центре, как если бы его приподняли тонкой проволочкой.

– Замечательно! – обрадовался Торндайк. – Я полностью разделяю ваше мнение. Давайте продолжим изучение сигары. – Он положил ее на стол и с помощью острого перочинного ножа с тонким лезвием разделил вдоль на две половинки. – Ecce signum!7 – произнес он, когда обе части сигары разошлись в стороны.

Несколько секунд мы молчали, уставившись на разрезанную сигару. Примерно в полудюйме от ее кончика виднелась дорожка какого-то вещества белого цвета наподобие мела, нанесенного прямо на лист.

– Что это такое? – нарушил я тишину.

– Подарок от нашего изобретателя, я полагаю, – промолвил Торндайк, взял половинку сигары и стал разглядывать белую дорожку через лупу. – Глубокий ум, Джервис, к тому же оригинальный. Вот бы приложить такие таланты к чему-нибудь другому! По-моему, от этого выиграло бы все человечество. Но, увы, пока внимание нашего гения зациклено на мне одном, что меня крайне не устраивает, и я собираюсь выразить решительный протест.

– Ваш долг, – заявил я, – немедленно арестовать этого хладнокровного мерзавца. Он представляет собой угрозу для общества. Вы ведь знаете, кто послал отравленную сигару?

– У меня есть близкая к истине догадка, но это еще не знание. Хотя в этот раз нашему субъекту изменило чувство опасности либо он торопился – в общем, он оставил пару следов, по которым можно установить его личность.

– Неужели? И каких же?

– Тут требуются разъяснения, – интригующе произнес мой коллега, удобнее уселся в кресле и начал набивать трубку с видом человека, который намерен детально разобрать предмет. – Давайте проанализируем, какую информацию этот изобретатель предоставил нам о себе. Во-первых, что не подлежит сомнению, он сильно заинтересован в моей кончине, причем немедленной. Почему же он так настойчиво желает мне смерти? Вряд ли из-за собственности: я далеко не богат, и условия моего завещания известны лишь мне одному. Личная вражда? Месть? По моему глубокому убеждению, у меня нет личных врагов. Остается моя профессиональная деятельность как следователя-криминалиста. С ней-то и связано стремление данного субъекта уничтожить меня. В настоящий момент я провожу эксгумацию, которая может закончиться обвинением в убийстве. Но если бы я и умер сегодня, расследование продолжил бы, и весьма эффективно, профессор Спайсер или какой-либо другой токсиколог. Моя смерть не повлияла бы на участь обвиняемого. Так же обстоит еще с двумя делами, которыми занимаюсь я, но их способны довести до конца мои коллеги-сыщики. Вывод: наш виртуоз не имеет отношения ни к одному из упомянутых мною дел; он полагает, что я обладаю эксклюзивной информацией, которая касается его самого, и что я – единственный в мире, кто подозревает его в преступлении и способен разоблачить. Допустим, существует некий субъект, виновность которого мог бы засвидетельствовать только я один. Теперь этот тип, не зная, что я передал нужные сведения третьей стороне, рассудил, будто, устраняя меня, обеспечивает себе полную безопасность.