Книга История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны д`Арк - Жорж Дюби

Заметим, что феодальное право сформировалось в столь короткие сроки прежде всего потому, что владение фьефом превратилось в облагороженный способ обладания землей и определения наследственных прав на нее, а также потому, что все, связанное с передачей ленного владения из одних рук в другие, вошло в юридическую практику и стало одним из предметов судебного рассмотрения. Сколь бы ни восхваляли современники дружбу вассала и его сеньора, как бы они ни возносили преданность на вершину достоинств, присущих благородному человеку, постепенно клятва верности все более и более сводилась к чистой формальности, она не шла от сердца, а произносилась лишь затем, чтобы вступить во владение некоторым имуществом. Поэтому стало допускаться принесение вассальной клятвы вдовами и дочерьми, наследовавшими лен, хотя женщины и не могли нести военную службу. Да и само значение военного служения отходило на задний план. Однако король, несомненно, ожидал, что те, кто преклонял пред ним колено, придут сражаться с ним рядом. Дворцовым писарям было приказано составлять списки рыцарей, которым надлежало оборонять тот или иной «бург» или замок. «Ленные записи», хранившиеся в его архиве, содержали подробные перечни тех, кто в каждой провинции обязан был либо явиться по призыву в ополчение и служить в нем за свой счет 40 дней, либо откупиться от воинской повинности, связанной с ленными отношениями. Но в военных походах как частного, так и государственного характера король более всего полагался на преданность своих друзей, слуг, на умение своих наемных служителей. А от княжеств малых и больших, по отношению к которым король выступал как высший сеньор, крепя свою власть над ними, он ожидал в основном притока денег (сборы за передачу фьефа новому держателю) и политических выгод — возможности обращать себе на пользу дробление сильных родов.

Возможность такая действительно была, ибо сложившийся обычай ставил сеньора, предоставившего фьеф своему вассалу, в более выгодное положение относительно родственников умершего ленника. Сеньор мог требовать установления своей опеки над несовершеннолетними детьми покойного и возмещения связанных с этим расходов вплоть до совершеннолетия сирот. Он имел право выдать замуж по своему усмотрению вдову покойного и его осиротевших дочерей. Этими правами Филипп пользовался в полной мере при каждом удобном случае и повсеместно с самого начала своего правления. Приведем пример: в 1181 году граф Неверский и Осерский умирает, оставив единственную дочь сиротой. В течение трех лет король опекает наследницу и присваивает все доходы ее сеньории. Затем он отдает ее в жены своему кузену де Куртенэ. Когда же она овдовела, король опять берет ее вместе с принадлежавшими ей двумя графствами под свою опеку и выдает замуж за Эрве де Донзи, взыскав, естественно, рельеф. Не забывает король и о ее единственной дочери от второго брака, которую бережет для своего внука, добившись от Эрве обещания не выдавать девушку замуж без согласия короля даже в том случае, если договор об обручении с внуком не приведет к браку. В 1201 году настал черед и Шампани попасть под тяжкое бремя опеки короля-сеньора в результате семейной трагедии. Похоронившая мужа графиня Бланка Наваррская, имевшая дочь, была на исходе беременности, и Филипп, стремясь упредить ход событий, согласился принять вдову как вассала под свое покровительство, поставив ей условие не выходить замуж и не выдавать замуж дочь без согласия короля и, более того, доверить ему воспитание будущего ребенка. В обеспечение выполнения поставленных королем условий, гарантами по которым выступили наиболее видные бароны Шампани, Капетинг наложил руку на две важные крепости. В жалобе папе Римскому, которую Бланка составила в 1215 году, она рассказывает, как однажды по приказу принца Людовика — старшего сына короля Франции — его рыцари и стражники ворвались в залу, где она сидела за столом со своим сыном, и потребовали денег. Ей пришлось спасаться, укрывшись в женских покоях, пока ее слуги не выставили ворвавшихся в помещение. Эпизод дает представление о том, как на деле осуществлялось королевское право опеки. Используя его, Филипп распорядился также и судьбой двух дочерей погибшего в Палестине графа Фландрии, и судьбой наследницы Бретани.

Отметим, что с помощью ленного права Филиппу удалось разрушить «империю» Плантагенета. Вернувшийся из плена Ричард счел себя свободным от клятвы верности предавшему его Филиппу и начал против него войну, продолжавшуюся пять лет. В сентябре 1198 года Ричард рассылает победную реляцию народам всех своих земель. В этом случае мы вновь видим, как письменный документ становится орудием политической пропаганды, которая мелкий факт превращала в событие, использовала его, раздувая и преувеличивая его значение. «Близ Жизора, — пишет Ричард, — я сокрушил противника. Мост через Эпту провалился под тяжестью беспорядочно бежавших от меня французских рыцарей. Король наглотался речной воды, а двадцать его рыцарей пошли на дно. Копьем я вышиб из седла и захватил в плен Матье де Монморанси, Алена де Руси и Фулька де Гильваля, а с ними еще сотню ратников. Я вам сообщаю имена большинства плененных, а имена остальных, которых захватил Меркадье [один из командиров наемников-рутьеров], мне не известны. Пленных множество, взяты две сотни коней, из коих сто сорок — в стальной броне». Но Филипп не потерпел краха, он не был разгромлен при Фретвале, там произошла всего-навсего мелкая стычка. Тем не менее это было поражение, и поражение постыдное. Оно могло иметь очень серьезные последствия, если бы следующей весной не произошла другая случайность: Ричард был убит стрелой, выпущенной из арбалета. Законного сына он не имел, а претендовали на наследство двое: его племянник Артур, граф Бретани, сын самого старшего его брата, и Иоанн — самый младший его брат, который тотчас же захватил Нормандию и Англию. Для Филиппа это стало огромной удачей: он получил возможность действовать так, как действовал его дед Людовик VI во Фландрии, но гораздо эффективнее, поскольку нормы сеньориального права стали теперь более четкими. Он поспешил в Ле-Ман, взял под свою опеку малолетнего Артура, ввел его во владение графствами Мен и Анжу и увез с собою в Париж. И мальчика использовали как козырную карту в сложной игре, которую король повел против его дяди. В подходящий момент он отступился от мальчика, отобрав у него оба больших графства и передав их Иоанну Безземельному за огромную сумму, выплаченную в качестве рефльефа. При этом король дал согласие, женить своего сына на Бланке Кастильской, племяннице нового союзника, чтобы скрепить заключенный мир. Главным для Филиппа было признание Плантагенетом своего положения как вассала, принесшего оммаж, и возможность оказывать на него давление всеми средствами, которые предоставлял ему феодальный обычай.

И вот через несколько месяцев против Иоанна в Пуату выступили два его вассала — Гуго, владетель Люзиньяна, и граф Маршский, продолжатели традиции своих предков, непокорных властителей этих земель, которых еще в начале XI века герцог Аквитанский без заметного успеха пытался заставить хранить ему верность. Они поднялись против Иоанна, своего сеньора, по той причине, что тот забрал себе выгодную наследницу, ранее предназначенную в жены сыну одного из них. Это считалось вероломством, и обиженные стали искать суда праведного, обратившись к сеньору их сеньора, королю Франции. Подобная апелляция к высшим ступеням феодальной иерархии в обход промежуточных стала теперь делом обычным. Филипп не преминул принять жалобу и призвал виновного в Париж на королевский судебный совет, чтобы уладить спор. Иоанн не приехал, сославшись на то, что его вассальные обязанности действительны только в приграничье Нормандии. В ответ ему было указано, что его вызывают как герцога Аквитанского. Но Иоанн упрямился. И тогда, в апреле 1202 года, совет собравшихся в Париже баронов Франции вынес свой вердикт. Отметив, что один из них, равных между собой, изменил своему долгу, уклонившись от участия в совете, бароны решили наказать его конфискацией всех феодов, предоставленных королем. Бароны исходили при этом из вошедшей в обычай практики. Случалось, что какой-то сеньор, посчитавший себя обманутым своим вассалом, грозил отобрать у него и земли, и замок, но такие угрозы осуществлялись очень редко. И не было случая, чтобы подобную меру применили к целому княжеству.