Книга Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Очень рад, что мне, наконец, удалось найтитебя, Эми, — сказал он. — Очень рад, что мне — кхм — хоть кого-нибудь удалосьнайти. Здесь, видно — кха — о моем возвращении так мало думали, что я, пожалуй— кха-кхм — должен принести свои извинения за то, что вообще — кха — позволилсебе вернуться.

— Мы уже не надеялись, что ты приедешьсегодня, дорогой Уильям, — сказал ему брат. — Ведь ночь на дворе.

— Я крепче тебя, мой милый Фредерик, —возразил глава семейства с состраданием, в котором слышался укор, — и могупутешествовать в любой час, не опасаясь — кха — за свое здоровье.

— Конечно, конечно, — поспешил ответитьФредерик, смутно догадываясь, что он сказал что-то невпопад. — Конечно, Уильям.

— Благодарю, Эми, — заметил мистер Дорритдочери, помогавшей ему раскутаться. — Я справлюсь и сам. Не хочу — кха —утруждать тебя, Эми. — Можно мне получить ломтик хлеба и стакан вина, или это —кха — потребует чересчур больших хлопот?

— Дорогой отец, через пять минут ужин будет настоле.

— Благодарю, дитя мое, — отвечал мистер Дорритобиженным тоном, — боюсь, я — кха — слишком много доставляю хлопот. Кхм. МиссисДженерал здорова?

— Миссис Дженерал жаловалась на усталость иголовную боль, дорогой мой; когда мы отказались от мысли дождаться вас сегодня,она ушла спать.

Быть может, мистеру Дорриту понравилось, чтоего предполагаемое запоздание так расстроило миссис Дженерал. Во всяком случае,лоб у него разгладился, и он сказал с явным удовольствием:

— Весьма прискорбно слышать, что миссисДженерал нездорова.

Во время этого короткого разговора дочьприсматривалась к нему с особенным вниманием, словно он казался ей постаревшимили вообще как-то изменившимся. Он это, должно быть, заметил и рассердился,судя по тому, что, избавившись от своей дорожной одежды и подойдя к камину, онсказал ворчливым тоном:

— Что ты меня так разглядываешь, Эми? Чтовызывает у тебя такой — кха — преувеличенный интерес к моей особе?

— Простите, отец, я нечаянно. Мне простоприятно видеть вас снова, вот и все.

— Не говори «вот и все», потому что — кха —это отнюдь не все. Тебе — кхм — тебе кажется, — продолжал мистер Доррит собличающей многозначительностью, — что я нездоров.

— Мне кажется, что вы немного устали, голубчикмой.

— Вот и ошибаешься, — сказал мистер Доррит. —Кха. Ничуть я не устал. Кха-кхм. Я сейчас бодрей, чем был до поездки.

Чувствуя его раздражение, она не сталаспорить, только тихонько прижалась к его плечу. Он вдруг свесил голову изадремал, но через минуту встрепенулся.

— Фредерик, — сказал он, обращаясь к брату, стоявшемупо другую его сторону, — советую тебе немедленно лечь в постель.

— Нет, Уильям, я посижу с тобой, пока тыбудешь ужинать.

— Фредерик, — возразил он, — я прошу тебя лечьв постель. Я настаиваю на том, чтобы ты сейчас же лег в постель. Тебе — кхм —давно уже пора быть в постели. Ты такой слабый.

— Ну, ну, ну! — сказал старик, готовый на все,лишь бы сделать брату приятное. — Ты прав, Уильям. Я в самом деле слаб.

— Мой милый Фредерик, — произнес мистер Дорритс неподражаемым чувством превосходства над дряхлым и немощным братом, — в этомне приходится сомневаться. Мне крайне грустно видеть, как ты ослабел. Кха. Этодля меня большое огорчение. Кхм. Я нахожу, что у тебя совсем больной вид. Такойобраз жизни не по тебе. Нужно больше думать о своем здоровье, больше думать освоем здоровье.

— Так мне пойти лечь? — спросил Фредерик.

— Сделай милость, Фредерик, — сказал мистерДоррит. — Ты меня этим крайне обяжешь. Покойной ночи, брат. Надеюсь, сонподкрепит тебя. Мне решительно не нравится твой вид. Покойной ночи, мой милый.— Отпустив брата с этим сердечным напутствием, он снова задремал, прежде чемтот успел дойти до порога; и если бы не дочь, ткнулся бы прямо в огонь головой.

— Твой дядя стал совсем плох, Эми, — сказалон, сразу же очнувшись. — Бормочет что-то — кха — так, что нельзя разобрать, апорой — кхм — и вовсе заговаривается. Я его — кха-кхм — еще таким не видел. Неболел ли он тут без меня?

— Нет, отец.

— Он очень — кха — переменился, верно, Эми?

— Я как-то не замечала, отец.

— Очень одряхлел, — сказал мистер Доррит. —Очень одряхлел. Мой бедный добрый Фредерик, видно, что его силы падают с каждымднем. Кха. Даже если вспомнить, каким я его оставил, он — кхм — заметноодряхлел.

Ужин, накрытый здесь же, на маленьком столике,у которого он давеча увидел Эми за вышиваньем, отвлек его мысли от брата. Онасела рядом, по старому, давно уже забытому обыкновению. За столом никто неприслуживал, и она сама подавала ему еду, наливала вино в стакан, как всегдаделала это в Маршалси. Впервые после перемены в их судьбе ей выпала такаявозможность. Она избегала смотреть на него, чтобы не вызвать новой вспышкигнева; дважды в течение ужина она замечала, как он вдруг вскидывал на нее глазаи тотчас же оглядывался по сторонам, будто спешил убедиться, что это не такомната, в которой они коротали долгие тюремные вечера, и оба раза он ощупывалрукой голову, словно искал свою старую черную ермолку — хотя сей заслуженныйголовной убор так и не увидел свободы и, безжалостно брошенный в стенах Маршалси,до сих пор совершал прогулки по двору на чьей-то голове.

Ел он мало, но за столом сидел долго, и не разснова заводил разговор о печальном состоянии брата. Сокрушаясь и сетуя, он,однако, был довольно беспощаден в подборе выражений. Приходится сознаться,говорил он, что бедный Фредерик — кха-кхм — выжил из ума. Да, иначе не скажешь:именно выжил из ума. Несчастный! Страшно даже подумать, каково было Эмивыносить его общество — слушать бессвязное и бессмысленное бормотанье бедняги,да, бессвязное и бессмысленное бормотанье; она бы, верно, пропала с тоски, еслибы не спасительное присутствие в доме миссис Дженерал. Весьма прискорбно,повторил он с прежним удовольствием, что эта — кха — достойнейшая особазахворала.