Книга Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис

Майку нужен был мудрый совет, но отец больше не мог его дать. Сыну нужно было поговорить со старшим, опытным человеком, но и Сарита была сейчас недоступна. Его abuela пребывала в своем собственном мире. Она сейчас воин, сражающийся с ангелом смерти… Но что это значит? Он целую вечность старался избегать ответов на такие вопросы – так как же он может представить, что там сейчас делает его бабушка и с кем она бьется в своих ночных видениях и дневных трансах? Она находится в другой вселенной, но этот реальный мир, в котором существует он, требует от него действия. Этому миру нужно, чтобы он принял решение, жить или умереть его отцу. Что скажет Сарита, если его выбор окажется ошибочным? И что тогда скажет ей он? Что может он сказать учителю, целительнице, хранительнице очага? Что он сказал бы отцу прямо сейчас?

– Да что хочешь, то и скажи, – предложил Мигель.

Он сидел в кровати. Вентиляционная трубка исчезла. На нем не было ни датчиков, ни проводов, куда-то делась вся реанимационная аппаратура, и он радостно улыбался. Он был видением собственного разума – а может быть, чьего-то еще. На нем был больничный халат и бейсбольная кепка «Padres»[58]. По воскресеньям после обеда они часто ходили на матчи вместе с Майком. Как здорово это было! Воспоминание о тех временах могло бы помочь его сыну заговорить с ним и поверить происходящему.

– Давай же, – подзадоривал он. – Я слушаю.

Молодой человек глубоко погрузился в мысли. Лицо его было нахмурено, глаза опущены, одна нога нервно подпрыгивала. Да, вспомнил Мигель, думать – это пытка. Как-то раз, уже привыкнув за многие годы обходиться без размышлений, он попробовал предаться раздумьям – и поклялся больше не повторять эту ошибку. Ломать голову – это мучение. Мигель покачал головой и потянулся рукой к босой ступне, чтобы ощупать пальцы ноги. Для этого движения не потребовалось никаких мыслей. Рассуждать – в лучшем случае бессмысленно. Конечно, для думающего все это имеет смысл – так пьяному кажется вполне разумным опрокинуть еще рюмочку текилы. Годами глотая яд, человек начинает верить, что это лекарство, что это друг, на которого можно положиться, и уже дня не может прожить без него. Но, оказывается, вполне можно жить без яда. Любой легко проживет и без раздумий, без постоянного гудения слов и объяснений. Люди способны жить без шума у себя в голове, без его эмоционального осадка. Он много раз говорил об этом сыновьям, но каждому из них необходимо начать собственную войну с этим шумом. Им нужно вступить в свое сражение со знаниями и победить. В конечном счете они должны будут слушать, но не верить.

Глядя на своего мальчика, первенца, Мигель грустно улыбнулся. Тяжело было смотреть, как страдает сын, но он не осуждал его. Из него изливалась только любовь, словно река, впадающая в море. Он любил Мигелито с самого его рождения, с того мгновения, когда подхватил малыша и поднял к небу, гордо объявив Вселенной о его появлении. Эта любовь всегда была с ним, какие бы перемены ни происходили. Он любил его, несмотря на все их расхождения во взглядах, споры и расставания. Он и сын давно жили порознь, но сейчас они вместе. Бывало, они не находили общего языка, но сейчас все будет по-другому. Майк хранил в своем сердце то, что Мигель говорил ему – часто и искренне. Может быть, мальчик и сопротивлялся, но он услышал отца. Внутри его сейчас есть мудрость, и она поможет ему в эти трудные дни, да и во всей последующей жизни. Любовь его отца бесспорна. Любовь, которая исходит от жизни, всегда с тобой. Отец и сын сидели бок о бок, рядом жужжали аппараты, слышно было, как тихо переговариваются медсестры. Любовь уносила прочь все разногласия и обломки воспоминаний. Мигель видел, что сын расслабился; дыхание его стало ровным, он выдохнул, и ум его успокоился. Через несколько минут он поднял глаза и встретил взгляд отца. Мигель ждал: что же увидит сын?

– Поговори со мной, m’ijo, – наконец сказал он сыну, но ответа не последовало.

Слишком далеко они друг от друга, сделал он вывод. Даже при самых лучших намерениях, даже с бейсбольной кепкой на голове его присутствие слишком неуловимо, слишком труднодоступно – так что пусть это расстояние преодолевает любовь. Он наслаждался, глядя на своего чудесного сына, он так рад был его видеть. Он понимал, что сейчас происходит в душе молодого человека, понимал его тревогу, его страх и успокаивал ум, настойчиво требовавший ответов. В своей шаманской практике он не раз проделывал это. Он мог стереть все болезненные раздумья и опустошить ум ученика. Тот вначале чувствовал полную растерянность, а потом сдавался. Иногда человек мог почувствовать полный упадок сил, как животное, которое долго понукали кнутом и вдруг перестали. Конечно, это были лишь краткие мгновения. Они приходили к ученику совсем ненадолго, но оставляли в нем вкус свободы, которую он может когда-нибудь обрести без чьей-либо помощи.

Он хотел, чтобы его сын действовал свободно и верил себе до конца. Не нужно тревожиться. Не нужно раздумывать. Любое решение будет хорошим, любое действие будет действием жизни. Вера в себя – это вера в жизнь, и не важно, каким будет исход. Может быть, им не суждено больше разговаривать друг с другом, но память о сказанном и о прожитом вместе останется жить в Майке навсегда. Он будет помнить, как весело им было, как они гуляли всей семьей, как ходили на бейсбол. Он не забудет уроки братьев «Супер-Марио» – освоить игрушку, чтобы победить в игре.

– Пора, hijo[59], – сказал Мигель. – Ты знаешь, на что способна эта игрушка. Теперь пора осваивать жизнь.

Он улыбнулся мальчику – теперь уже мужчине, принимающему решения, от которых зависит жизнь семьи, и готовящемуся воплотить тайную мудрость в действие. Магия – это естественное движение жизни, а то, что сейчас происходило между отцом и сыном, было не чем иным, как магией.

– Я люблю тебя, – сказал он своему старшему сыну. – А теперь слушай, и давай-ка снова сыграем.

* * *

Дон Леонардо сидел в первом ряду трибуны стадиона Военно-морской академии к северу от Сан-Диего[60], где его тезка Лео играл в футбол с одноклассниками. Мальчик, еще не окончивший школу, был до глубины души потрясен известием о том, что может скоро потерять отца. Он, конечно же, родился уже после смерти дона Леонардо, поэтому было весьма маловероятно, что между ними может существовать связь. И все же, глядя, как мальчик целеустремленно носится по грязи, увертываясь от противника и догоняя мяч, он чувствовал что-то знакомое. Да, Мигель научил его владеть вниманием. И сегодня парень умело им пользуется. Таково человеческое видение: это игра, в которой побеждаешь, потом проигрываешь – и снова побеждаешь. Мяч символизирует внимание, завоевать которое люди стремятся прежде всего остального.