Книга Александр Македонский - Поль Фор

«Преемником Филиппа стал Александр, превосходивший отца и доблестью, и пороками. Способы, которыми они добивались побед, также были различны. Александр шел к ним открыто, а Филипп на войне прибегал к уловкам. Отец радовался, обманув врагов, а сын — въяве, обратив их в бегство. Первый был осмотрительнее, а второй великодушнее. Отец скрывал свой гнев, а часто и подавлял его, но когда негодованием воспламенялся сын, он не желал знать мщению ни отсрочки, ни меры. Оба были чрезмерно охочи до вина, но в подпитии страдали разными пороками. Отец имел обыкновение даже и после пира устремиться на врага, вступить с ним в поединок, безрассудно подвергнуться опасности. Александр же лютовал не над врагом, а над своими. По этой причине Филипп часто выходил из сражения раненым, Александр же нередко покидал пир убийцей друга. Если первый не желал делиться властью с друзьями, то второй своим царским достоинством давил друзей. Отец предпочитал, чтобы его любили, сын — чтобы боялись. Образованностью они не разнились. Отец был хитроумнее, сын прямодушнее. На словах и в речах скромнее был Филипп, Александр же — в делах. Что касается милости к побежденным, у сына было больше готовности к ней и больше благородства. Отец был больше склонен к бережливости, а сын — к роскоши. В силу указанных качеств отец заложил основание всемирной империи, а славу всего предприятия пожал сын» (Юстин, IX, 8, 11–21).

«Невозможно царствовать и сохранить невинность», — сказал Сен-Жюст на заседании Конвента 13 ноября 1792 года. Социологи в XX веке предпочитают говорить о том, что власть не может быть чистой. Александр не мог преодолеть законов власти и недоброжелательства подданных. Каким бы ни было его поведение, оно само по себе располагало к критике. Подлинный его промах состоял в том, что под конец он уверовал в свою непобедимость, непогрешимость, неуязвимость для критики. Счастье, что отыскались историки и философы, которые смогли напомнить как ему, так и нам, что Александр, этот Царь царей, каким он стал, выказал себя противоположностью Гераклу, своему предку, или даже Филиппу, своему настоящему отцу. Кто после одержанной Александром победы над азиатским Герионом взялся бы отрицать, что он не является вновь воплотившимся Гераклом, Ахиллом или Прометеем, сверхчеловеком, дорогим сердцу согдийца Заратуштры? Последние семь лет жизни и сама смерть Александра достоверно показали, что это был всего лишь человек, со всеми его слабостями и несчастьями.

Modesto tarnen et circumspecto iudicio de tantis viris pronuntiandum est, ne, quod plerisque accidit, damnent quae non intelligunt («Однако в суждениях о таких мужах следует проявлять сдержанность и осмотрительность, дабы, как это часто бывает, не осудить того, что мы не понимаем») (Квинтиллиан «Воспитание оратора», X, 1, 26).

Глава V

БОГ ИЛИ АНГЕЛ

Не бывает политики без мифа.

Поль Валери «Суждения о современном мире».

Грекам не надо было дожидаться царского указа от 324 года, чтобы учредить культ живого человека. Граница между миром богов и людей не была непроницаемой. Герои Гомера запросто общались с божествами, которые не считали ниже своего достоинства биться на земле бок о бок с ними. Музы, дочери богини памяти Мнемосины и Аполлона, общались с душами поэтов, ученых, философов. «Даймон», или дух, вдохновлял Сократа. В представлениях пифагорейцев и платоников душа понималась как частица божественного, обреченная жить пленницей в человеческом теле.

Не говоря уже о возлияниях, воскурениях и жертвоприношениях, которые в рамках заведенного ритуала постоянно совершались в каждом греческом городе в честь основателей, поэтов и мудрецов, вполне допускалось, чтобы одержавший победу полководец, явившийся таким образом спасителем и благодетелем своей родины, был, как бог, удостоен культа. Всякая победа была явным доказательством и знаком благосклонности богов. В качестве примера можно вспомнить случай спартанского флотоводца Лисандра, которому остров Самос присудил в 404 году, после разгрома Афин, алтарь и культовую статую. Плутарх («Жизнь Лисандра», 18) цитирует в связи с этим Дурида Самосского, биографа Александра. Непосредственно перед тем, как быть убитым, Филипп, отец Александра, распорядился пронести внутри ограды театра своей столицы 12 статуй олимпийских богов, а также свою собственную, которая «была вполне достойна бога», а сам он, одетый в белое, вступил в театр под восторженные крики и поздравления собравшихся, между тем как его телохранители веером рассыпались вокруг, чтобы привлечь внимание к его персоне. В Эфесе ему посвятили статую, в то время как Аристотель, советник Филиппа, писал: «Превосходный человек — все равно как бог среди людей» («Политика», III, 8, 1, 1284а, 10–11).

По правде говоря, в таких случаях это не было еще полным уподоблением, хотя обожатели и льстецы вроде Исократа склонны были, если речь шла о кипрском царе Эвагоре или Филиппе II, понимать старинные поэтические выражения наподобие «он был как бог среди людей» или «смертное божество» буквально (Исократ «Филипп», 111–115; «Эвагор», 72). Почести, присуждавшиеся великим людям, не были знаком обожествления, а скорее знаком прославления. Аристотель пишет: «Наиболее справедливо оказывать почести благодетелям, однако почитаются и те, кто способен оказать благодеяние… В число почестей входят жертвоприношения, памятные надписи в стихах и прозе, призы, персональный землеотвод, почетные места в театре, погребения, статуи, трапезы за общественный счет, а также такие варварские обычаи, как простирание ниц и уступание дороги» («Риторика», 1361а, 27–37). Вот уже десять веков греки отводили огороженные участки, τεμένη (очевидно, слово того же происхождения, что и латинское templum) священным личностям своих царей и увенчивали божественным венком победителей великих игр.

В том, что царь потребовал подобного культа от греческих городов весной 324 года, как раз тогда, когда главный финансист Александра Гарпал бежал из Вавилона, заставив перед этим называть свою любовницу «Афродитой», не было ровным счетом ничего ни возмутительного, ни непоследовательного. В его циркулярном послании (διάραμμα) имелась ссылка на пример Геракла, великого предка, и на беспрерывные победы, одержанные у границ мира. Ново и удивительно здесь то, что царь Азии настаивал, чтобы его называли Сыном Амона, а не сыном Филиппа, и что в таком качестве он требовал себе храмов, алтарей, жертвоприношений, статуй — не как небесному богу, но именно как непобедимому, или непобежденному богу, θεός άνίκητος80.

Известно, что большинство греческих городов не придали этому значения; спартанцы иронизировали, что афиняне, на основании раздраженного и презрительного предложения Демосфена, постановили установить статую Александра и учредить ему общественный культ как «уподобленному» 12 богам; за исключением Фасоса, все прочие города, направлявшие в Вавилон «феоров», или священных послов, в скором времени прекратили осуществление культа. Лишь в одном не вполне достоверном тексте, относящемся к III веку н. э., упоминается, что афиняне прозвали Александра новым Дионисом (Диоген Лаэртий, VI, 63), между тем как Демосфен «соглашался, чтобы Александр звался Сыном Зевса или, если угодно, Посейдона» (Гиперид «Против Демосфена», 7, 73; «Надгробная речь», 8, 21).